Саша Майская - Русский купидон
Макс представил себе огромную тарелку алого борща, серебряный кувшинчик со сметаной, тарелочку с Ленкиными пирожками, запотевшую пузатую рюмочку… Из горла голого и голодного страдальца вырвался не то стон, не то рычание, и Ленка Синельникова в испуге вскинула голову, а подлец Васька торопливо проглотил пирожок и залился подхалимским лаем. После этого Ленкино лицо украсилось ехиднейшим выражением.
— Смотри, Вася, кого черт принес! Максим Георгиевич! Гуляете? Воздухом дышите?
— Я… э-э… не хотел вас пугать, Елена… э-э… Васильевна.
— А я, знаете ли, не испугана вовсе. И даже не слишком удивлена. Целую неделю взрослый человек выпрыгивает из штанов, пытаясь привлечь к себе внимание, а не получается. Конечно, остается только одно.
— Что?
— Выкинуть штаны к чертовой матери.
— Елена Васильевна, дело в том, что произошло страшное недоразумение…
— Да, и произошло оно тридцать шесть с лишним лет назад. Всего одна клетка поделилась неправильно — и вместо нормального ребенка родился идиот.
— Ленка, ты зарываешься!
— Разделся догола, стоит в кустах, подглядывает за одинокой женщиной, называет это «недоразумением» — а я зарываюсь? Идиот — это мягко сказано. Здесь попахивает половыми извращениями. Максим Георгиевич, вы не способны получать удовлетворение иным путем? Только вуайеризм?
— Ах ты…
— Спокойно! Не нервничайте, вас собака покусает. Ваша собственная.
— Лен, давай поговорим как люди? Я хотел поймать этого паршивца, чтобы он не копал твою клумбу…
— Для этого разделся голым и полез в кусты, да? Васька должен был подумать, что это вор и насильник, броситься на тебя, ты бы его схватил и посадил на цепь…
— Лен, я был в душе, когда этот гад…
— Что ты врешь, Сухомлинов?! Да воду у нас в двенадцать часов вырубают по всему поселку! А сейчас два!
— Лен, клянусь, там немножко было в кране, а про двенадцать я не знал…
— Бож-же мой, до какой низости способны дойти мужики, потакая своим тайным порокам! Максим Георгиевич, я очень рада, что вы сбросили свою личину. Это поможет мне быстрее избавиться от романтических воспоминаний о прошлом. Да, и чтобы, так сказать, не остаться в долгу… Давеча вы меня поставили в дурацкое положение и воспользовались моей растерянностью — теперь мы будем квиты.
С этими словами Ленка Синельникова подошла к остолбеневшему Максиму Сухомлинову, прижалась к нему всем телом, не обратив ни малейшего внимания на колючки, и жарко поцеловала его взасос. После этого беззастенчиво окинула взглядом дрожащее и грязное тело поверженного секс-символа и протянула:
— Вам надо лучше питаться. Протеины, белок… Можете забрать с собой пирожки и уговорить Василия поделиться с вами. Тарелку вернете завтра. Разумеется, не забыв одеться. Спокойной ночи, Максим Георгиевич.
И скрылась в доме. Погас световой квадрат на траве, возобновили свое стрекотание потревоженные кузнечики — а Макс Сухомлинов все еще не мог сдвинуться с места. Спаниель Василий, воровато оглядываясь через плечо, потрусил к скамейке, где стояла тарелка с пирожками, и только это вернуло Макса к жизни. Он издал глухой рык, выдрался из кустов, схватил тарелку и вознамерился дать псу пинка, но Васька удрал, а Макс едва не врезал босой ногой по нижней ступеньке крыльца. Проклиная все на свете, голый, грязный и исцарапанный, прижимая к груди тарелку с пирожками, полз пещерный человек Макс Сухомлинов в свою пещеру в полном одиночестве, а за дверью аккуратного домика Елены Синельниковой каталась от хохота по полу светловолосая женщина в прозрачной голубой ночнушке с кружавчиками.
5
Час спустя Лена села в своей постели и отшвырнула подушку в угол комнаты.
Слоны были сосчитаны, овцы тоже. И каждый раз, когда она доходила до пятидесяти пяти — являлся перед очами души ее голый Максим Сухомлинов, после чего все слоны и овцы разбегались…
— Будь он проклят, этот Сухомлинов!
Она в изнеможении повалилась поперек кровати и заболтала ногами в воздухе.
Вкус его губ. Тепло его тела. Собственная смелость сегодняшнего поступка.
Он стоял в кустах, совершенно обнаженный. И прекрасный, как лесной бог. У него идеальное тело. И это тело реагирует на нее, Ленку Синельникову, да еще КАК реагирует, даже невозможно представить, что именно вот это…
Она перевернулась на спину, засмеялась и громко сказала:
— Нахалка! О чем ты думаешь?
А потом нахмурилась. Возбуждение не проходило полностью, но теперь к нему примешивалась тревога. Как ни крути, а Лена Синельникова прожила эти двадцать лет одна, в тишине и покое, теперь же о покое придется забыть. Она не отомстила Максу Сухомлинову, она бросила ему вызов. И зная Макса, можно не сомневаться: вызов он примет.
Она завернулась в простыню и прошлепала на кухню. Спать все равно не хочется, так что можно хлопнуть кофейку… А заодно и подумать, что делать дальше.
Разумеется, двадцать лет прошли не в таком уж полном целомудрии. По молодости Лене казалось — как и большинству несчастных женщин — что одиночество неприлично. Поэтому она по-честному пыталась завести роман.
В двадцать три года она едва не вышла замуж за ровесника своего отца. К тому времени она уже закончила институт, а тот дядечка был ее первым начальником. Он красиво ухаживал, дарил цветы, подвозил домой на машине, приглашал в ресторан — и Лена, тщательно все взвесив, решила уступить.
По молодости она не обращала внимания на змеиное шипение остальных сотрудниц, сосредоточившись только на одном: как вызвать в себе хоть какие-то теплые чувства к Эдуарду Геннадьевичу…
Ресторан был пафосный и дорогой, за столиками сидели молодые люди крупного телосложения и субтильные девицы, увешанные золотыми украшениями. Лена Синельникова изо всех сил старалась соответствовать обстановке, смотрела на Эдуарда Геннадьевича томным взглядом сквозь бокал с шампанским и загадочно улыбалась. Эдуард Геннадьевич с аппетитом ел и налегал на водочку. Когда ему принесли третий графин, он сыто икнул, вытер масляные губы салфеткой, протянул пухлую руку через стол и властно ухватил Лену за запястье. Глаза у него были дурные.
— Ну что, недотрога? Нравится здесь? Будешь послушной девочкой — папик отведет тебя в «Метрополь».
«Папик» резанул уши — Лена проходила практику в молодежной редакции и готовила несколько репортажей на тему проституции и сутенерства. Однако внутренний голос сурово одернул ее, напомнив, что судьба человека в его собственных руках. Поэтому Лена мужественно улыбнулась и сказала:
— Хорошая кухня. Я готовить люблю, а есть не очень…
