Бывшие. Без права выбора (СИ) - Герц Мия

– Ребёнок под присмотром, ему обеспечен уход, – он отчеканивает каждое слово. – А эти «финансовые вопросы» – это будущее фонда. Или твоя личная трагедия важнее сотен других?

– Она моя дочь, а ты… – я замолкаю, в отчаянии сжимая кулаки.

Мы стоим друг напротив друга, как два врага на поле боя. Воздух в кабинете наэлектризован до предела, каждый наш вздох отдаётся гулким эхом.

И в этот самый момент в кармане вибрирует телефон. Я смотрю на экран. «Тётя Марина». Ледяная волна страха накатывает на меня с головой. Я поднимаю на Максима взгляд, полный ненависти и ужаса, и нажимаю кнопку ответа.

– Алло, – мой голос всего лишь шёпот.

– Сонюшка! Срочно приезжай! С Ликушей... С Ликой что-то не так! Она вся горит, дышит тяжело, и я не могу её растормошить!

Тринадцатая глава

Мир сужается до точки. В ушах стоит звон, а тело становится ватным.

– Я... я сейчас. Скорую вызвали?

– Да, уже едут! Пожалуйста, приезжай быстрее!

Я не помню, как бросила телефон в сумку, как рванула к двери, не глядя на Максима. Во мне осталась только одна мысль – бежать. Всё остальное: его сделки, его угрозы, его презрение, больше не имели никакого значения.

– Софья! Стой! – его голос режет пространство кабинета, но я уже в коридоре, бегу в сторону лифта.

Я слышу его быстрые шаги за спиной. Он догоняет меня у лифтовой шахты, хватает за локоть. Его пальцы обжигают кожу даже через ткань пиджака.

– Куда ты собралась?! Мы ещё не закончили!

– У меня нет времени тебе что-то объяснять, – я пытаюсь вырваться из его стальной хватки. – Моя дочь... Ей плохо! Я должна быть там, с ней!

– Успокойся. Как я понял, скорая вот-вот приедет. А ты ей сейчас никак не поможешь своей истерикой, – его голос пытается быть рациональным, но это только подливает масла в огонь.

– Ты ничего не понимаешь. Она сказала: «не может растормошить». Ты хоть представляешь, что это значит?! – я из последних сил дёргаю руку, и наконец он отпускает меня.

Двери лифта открываются, и я влетаю внутрь, яростно нажимая кнопку первого этажа. Он не пошёл за мной. Он остался стоять в коридоре, и последнее, что я вижу, это его напряжённое, нечитаемое лицо перед тем, как двери смыкаются.

Дорога до парковки – сплошное пятно. Я не думаю, я действую на автомате. Завожу машину, выруливаю с места. Мне нужно домой. Сейчас. Немедленно. Но когда я практически подъезжаю к шлагбауму на выезде из подземного паркинга, машина вдруг дёргается и… глохнет.

Я пытаюсь её завести, но нет никакой реакции на поворот ключа. Только щелчок стартера и тишина. Нет. НЕТ! Не сейчас! Я бью по рулю ладонью, чувствуя, как паника накрывает меня с головой. Я снова пробую, и снова ничего. Аккумулятор? Бензин? Нет, бензин есть. Что же происходит?!

Из кабинки службы безопасности вышел дежурный охранник.

– Вам помощь нужна?

– Машина не заводится, – с отчаянием произношу я.

В этот момент сзади подъезжает чёрный внедорожник и останавливается. Из водительской двери выходит Максим. Он что, всё-таки пошёл за мной?

Его изучающий взгляд задерживается на мне. В глазах мелькает что-то неуловимое, давно забытое, но он быстро прячет эмоции за маской безразличия.

– Открой капот.

В его тоне нет места возражениям, и мои пальцы машинально нажимают на рычаг. Максим склоняется над мотором, его сосредоточенный взгляд изучает каждый уголок. Спустя мгновение его спокойный голос разрезает напряжённую тишину:

– Проблема с клеммами аккумулятора. Окислились. Нужно почистить. Вызовите техслужбу, пусть принесут инструменты.

– Хорошо, я сейчас же позвоню. Но это минимум час-полтора...

– У меня нет этого времени, – я судорожно хватаю сумочку и выхожу из машины.

– Садись в мою машину. Я тебя отвезу.

– Нет, – автоматически отвечаю я. – Я сейчас вызову такси.

– Соня, – он произносит моё имя с такой стальной интонацией, что я вздрагиваю. – Это не предложение. Садись в машину.

У меня больше нет сил спорить, и я быстро сажусь в его внедорожник.

Салон пахнет им. Дорогой кожей, кофе и его парфюмом. Запах, который когда-то был таким родным, а теперь кажется чужим и опасным. Он садится за руль, и мы выезжаем на улицу, объезжая мою беспомощную машину.

Я прижимаюсь к окну, стараясь дышать ровно, но внутри всё сжимается в тугой, болезненный комок. Он не говорит ни слова, и тишина в салоне давит.

Мой телефон снова звонит. «Тётя Марина». Сердце уходит в пятки.

– Алло?

– Соня, мы в скорой. Едем в Детскую областную клиническую больницу. Врачи говорят, состояние тяжёлое, – голос тёти Марины срывается от слёз и паники.

Меня начинает трясти. Господи, нет...

– Я... я еду.

Отключаю звонок и закусываю губу до крови, чтобы не зарыдать.

– В областную детскую, – тихо говорю я ему. – Пожалуйста, быстрее.

Он не отвечает, но я чувствую, как машина прибавляет скорость. Максим лихо маневрирует в потоке, а его пальцы крепко сжимают руль. Я закрываю глаза, пытаясь молиться, просить, уговаривать кого-то там наверху, лишь бы с моим ребёнком всё было хорошо.

Кажется, прошла вечность, перед тем как он резко затормозил у главного входа. Я, даже не поблагодарив, выскакиваю из машины и бегу к дверям приёмного отделения. За мной слышны его быстрые, уверенные шаги, но мне сейчас не до него.

Внутри царит хаос: запах антисептика, плач детей, выцветшие стены. Я подбегаю к стойке регистратуры, где сидит уставшая женщина в белом халате.

– Извините! Мою дочь только что привезли к вам на скорой. Лика Смирнова, пять лет. Где она?

Медсестра неспешно начинает листать какие-то бумаги.

– Смирнова... Смирнова... Скорая только заехала, данные ещё не внесли. Подождите.

– Я не могу ждать! – голос срывается на крик. – Скажите, куда мне идти?!

– Успокойтесь, гражданка. Как только поступят данные, я вам всё скажу.

В этот момент ко мне подходит Максим. Его присутствие ощущается как физическое давление. Он достаёт телефон, и через пару секунд его низкий голос разрезает гулкую тишину приёмного отделения:

– Иван Петрович, добрый день, Смирнов. Мне нужна ваша помощь. Мою... дочь только что доставили на скорой. Лика Смирнова, пять лет. Нужно немедленно узнать, где она и кто ею занимается.

Он слушает пару секунд, его лицо абсолютно непроницаемо, а я застываю, и мир вокруг словно меняется.

«Мою дочь».

Эти два слова звучат в моём мозгу оглушительным эхом, перекрывая окружающий нас шум. Всё, о чём я молчала все эти годы, всё, что было моей самой страшной тайной и моим самым большим грехом, он одним, ни к чему не обязывающим, прагматичным словом выдёргивает на свет.

Он не знает правды. Не может знать. Для него это всего лишь удобная социальная маска, ключ, чтобы открыть дверь. Но для меня... для меня это звучит как приговор. Или как самое страшное и желанное признание, которое я могла бы от него услышать.

Горло сжимается так сильно, что я не могу сглотнуть. И в этот миг я с абсолютной, леденящей душу ясностью понимаю: каким бы циничным ни был его расчёт, эти слова навсегда изменят что-то между нами. Они уже прозвучали, и их не забрать назад.

– Да, мы с её матерью в приёмном отделении. Ждём. Благодарю.

Проходит не больше минуты, и телефон на стойке у медсестры разрывается оглушительным звонком. Она срывается с места, хватает трубку, и её лицо мгновенно бледнеет. Женщина бросает на нас испуганный взгляд и начинает лихорадочно кивать.

– Да, да, конечно!

Повесив трубку, она полностью преобразилась: её усталая апатия сменилась подобострастной суетливостью.

– Я сейчас всё узнаю. Подождите, да вот же, девочку только что направили в реанимационное отделение. Я вас сейчас провожу.

– Реанимацию? – это слово вырывается у меня с таким ужасом, что ноги подкашиваются.

Максим молча берёт меня под локоть, его хватка твёрдая, не позволяющая упасть, и мы спешим по бесконечным переходам за медсестрой. Наконец, медсестра останавливается перед массивной дверью с табличкой «Реанимационное отделение. Посторонним вход воспрещён».