Сюзанна Кэри - Женись на мне снова
— Нет, — заверил он с чисто европейской галантностью. — Звуки, которые ты издавала, были вполне пристойными.
Лаура не ответила, решив, что в тихом, тускло освещенном салоне полагается не разговаривать, а спать. Проснулись они оттого, что Паоло теребил Лауру за рукав с известием, что солнце встало и стюардесса разносит завтрак.
Они прилетели в Милан — современный, залитый солнцем город под сенью гор со снежными вершинами — где-то после десяти часов по местному времени. Пропускной пункт в малпенсскон аэропорту, по словам Энцо, обслуживающий большинство международных рейсов, гудел от множества голосов, произносивших слова на всех языках и наречиях с преобладанием итальянского. Многократные объявления на этом языке, повторяемые затем на немецком, французском, английском и испанском, звенели в ушах. Казалось, что все вокруг них только и делали, что кричали и возбужденно жестикулировали.
Выбитый из колеи Паоло крепко вцепился в руку матери, пока Энцо пробирался с ними через таможню. Лауру, хотя она пыталась скрыть это, вновь стали одолевать опасения. «Что подумают Росси, когда мы нагрянем к ним?» — спрашивала она себя.
Конечно, их визит не будет полной неожиданностью для родителей Энцо и бабушки, по его утверждению, железной рукой управлявшей семейством. По настоянию Лауры Энцо отправил им телеграмму из Чикаго, но не стал ждать ответа, не желая откладывать отъезд.
Как только она попадет в круг этой семьи, то у нее, совершенно незнакомой с их нравами и обычаями, окажется единственный союзник — этот темноволосый человек, в компании которого она провела ночь, еле успевший побриться перед самой посадкой в Малпенсе, человек почти незнакомый. Может ли она быть уверенной, что он примет ее сторону против всех остальных, если в этом возникнет надобность? Или покинет ее в трудную минуту? Она чувствовала, что он подвержен приступам плохого настроения, не всегда в себе уверен, хотя в данный момент производит впечатление человека, на которого можно положиться.
Их самолет до Турина вылетел почти сразу, не оставив времени для дальнейших размышлений. Стюардесса и большинство пассажиров говорили, конечно, на итальянском, и Лаура несколько освоилась с обстановкой. Она научилась этому языку от Ги, и сейчас к ней возвращалась прежняя способность понимать быструю речь и бегло разговаривать самой.
Благодаря безоблачному небу и относительно небольшой высоте полета, она могла любоваться местностью, над которой пролетал самолет. Бело-голубые вершины вырисовывались на севере и на западе. Перед ее глазами мелькали полоски лесов, черепичные крыши, редкие замки, солнечные склоны холмов, покрытые виноградниками. Серебряной полоской извивалась река. Озера ослепительной голубизны виднелись здесь и там, словно разбросанные рукой великана. Ги говорил о них: Зеркала Божьи, в которых отражаются кусочки рая.
Пока они кружились над Турином, заходя на посадку, опасения, которые она сумела подавить в Милане, возродились вновь и стали терзать Лауру еще сильнее. Сидя рядом с Паоло, она так нервничала, что чуть не подпрыгнула, когда Энцо, сидящий через проход, потянулся, чтобы ободряюще пожать ей руку.
— К моим родным мы поедем не сразу, — успокоил он. — Вы с Паоло сперва отдохнете и переоденетесь у меня на квартире. А мне необходимо покончить с некоторыми делами на заводе. Пока мы здесь, я вас обязательно туда свожу.
Они ожидали с багажом на краю тротуара, а Энцо отправился в гараж и вернулся на своем белом комбинированном автомобиле марки «росси фальконетта». Хотя багажник в машине был так мал, что его и багажником-то назвать можно было только с большой натяжкой, Энцо ухитрился каким-то образом погрузить туда все вещи.
Турин оказался красивым городом, с яркими магазинами, прекрасными, ухоженными парками и элегантными дворцами в стиле барокко. По пути к дому Энцо показал им собор Сан-Джованни с его знаменитой «туринской плащаницей».
— И что, действительно там внутри есть покрывало, на котором видны очертания лица? — спросила Лаура.
Он снисходительно глянул на нее из-под темных очков.
— Мы сюда обязательно сходим, — пообещал он. — Увидишь сама.
Его квартира оказалась на третьем этаже каменного палаццо, служившего городской резиденцией Росси.
— Я единственный теперь, когда отец болен, кто посещает палаццо, — объяснил он, пока слуга выгружал вещи и относил в квартиру. — Сестра Кристина и ее муж Витторио, мой помощник, живут в нескольких кварталах отсюда. У них своя квартира. Что же касается остальных членов семьи, то бабушка с мамой предпочитают жить за городом. София…
Он пожал плечами при упоминании о старшей сестре, разведенной и бездетной.
— Изредка она заглядывает на виллу Волья, — добавил он, — но в основном делит время между Римом, Сан-Ремо и Парижем, не говоря уже о любимых морских курортах.
Лауре обширное фойе палаццо Росси показалось холодным и слишком официальным. Пугающее изобилие мрамора, зеркал и позолоты слегка оживляли немногие портреты, через приоткрытую дверь просматривался обтянутый желтым шелком салон.
Пока они поднимались на третий этаж в маленьком, похожем на птичью клетку, лифте, позволившем мельком взглянуть на роскошный холл второго этажа, Лаура ломала голову над нежеланием Энцо упомянуть о Стефано, единственном оставшемся у него брате. «Вернее, брате наполовину», — поправила она себя.
Она не могла не размышлять о том, чем было вызвано это нежелание: неприязнью, снисходительностью или жалостью, как у Ги. «Было ли презрительное отношение к нему братьев вызвано тем, что мать Стефано, любовница Умберто, происходила из туринских трущоб? В довершение своего злополучия он был от рождения колченогим, что усиливало неприязнь братьев».
Как ни сильно любила Лаура мужа, она никогда не одобряла его отношения к Стефано — ведь ни родителей, ни внешность он себе не выбирал. Она всегда ощущала нечто вроде симпатии к этому отщепенцу. В отличие от скучноватой помпезности нижних этажей палаццо Росси, апартаменты Энцо были прелестны и не раздражали ее художественный вкус. Несмотря на яркую обивку мебели и стен, гостиная, застеленная ковром ручной работы палевого цвета, с вытканными по нему рисунками трав, не выглядела кричащей. Складная скамеечка для ног была покрыта шерстяным гобеленом, с рисунком, делающим его похожим на шкуру зебры. На зубчатых карнизах вдоль высоких продолговатых окон, выходящих на улицу, висели портьеры из тяжелого бархата цвета топаза. Она подозревала, что книжный шкаф орехового дерева, инкрустированный флорентийской антикварной мозаикой, — поистине бесценен.
