Дениза Алистер - Моя половинка
– Мне все равно, как смотрят на меня мужчины. Я надела это платье, потому что оно нравится мне, а не каким-то посторонним мужчинам, – ответила она с вызовом.
– Если бы ты была на десять лет старше, я бы еще мог тебе поверить.
Оливия уже собиралась возмущенно возражать, но Гил остановил ее сдерживающим движением руки.
– Оливия, избавь меня от ссоры. Я сказал все, что должен был сказать по этому поводу. Надевай что хочешь.
Казалось, она должна была бы торжествовать, хоть победа была не такая уж великая, однако радости она не испытывала. У нее возникло чувство, будто Гил внезапно утратил к ней интерес, как если бы она его разочаровала. Оливия попыталась противопоставить радость победы той пустоте, что обнаружилась после его слов, но из этого ничего не получилось.
Они не обменялись ни единым словом по пути к дому, в который были приглашены. Оливия готова была первой начать беседу, чтобы восстановить непринужденность, бывшую прежде в их взаимоотношениях, но не знала, как и что нужно говорить. Она надеялась, Гил оттает и первый протянет оливковую ветвь мира, но напряженные черты его лица ни разу не смягчились.
На вечере Оливия сразу же бросилась танцевать, твердо решив, что ни за что не покажет Гилу, несколько огорчила ее их размолвка. Не имея привычки к спиртному, она тем не менее выпила один за другим пару бокалов вина. Алкоголь подействовал сильнее в сочетании с пьянящим голову чувством успеха: «новый имидж» Оливии вызвал преувеличенное внимание мужской половины гостей. Она чувствовала себя непривычно развязной, крикливой, грубой. Ее смех все чаще переходил в глупое хихиканье, манера танцевать становилась все более вульгарной, а поведение с каждой минутой все сильнее смахивало на откровенное заигрывание с мужчинами. Однако в толпе она все время искала глазами Гила, решив, что он должен видеть, как она хорошо проводит время, несмотря на его неодобрение, вызванное ее внешним видом и манерой держаться.
Однако она обнаружила, что внимание Гила обращено не на нее, как прежде, а на некую блондинку, подобную сильфиде, причем он проявлял к ней явно повышенный интерес. Оливия не была готовой к удару, который ревность тут же нанесла ей прямо в сердце.
Когда танцевавший с Оливией партнер, его звали Эндрю, предложил выйти из дома, чтобы отдышаться, она охотно согласилась, ясно осознавая лишь одно – она больше не может вынести, как Гил любезничает с другой женщиной.
Но в саду, в беседке, густо увитой зеленью, куда Эндрю привел Оливию, ей сразу стало очевидным, что вовсе не свежий воздух был у него на уме. Его поцелуй застал Оливию врасплох, и поскольку она, одурманенная вином, воспротивилась не сразу, Эндрю решил: раз протест не последовал, значит, можно позволить себе кое-что еще. Прежде чем Оливия сообразила, что происходит, тоненький лиф ее платья начал спускаться вниз с ужасающей быстротой.
Последовавшие за этим мгновения отложились в сознании Оливии как сумбурный кошмар. Она не успела предпринять что-либо сама, как увидела, что тело Эндрю отрывается от нее, легко приведенное в движение какой-то внешней силой. Между ними возникла мощная фигура Гила, лицо которого превратилось в маску гнева.
– Чем вы тут, черт побери, занимаетесь? – крикнул он, жестко выговаривая каждое слово.
– Думаю, вас это ни в коей мере не...
– Заткнись, – властно оборвал Гил задиристого Эндрю.
Тому было достаточно единственный раз взглянуть на каменное лицо Гила, чтобы моментально подчиниться.
– Ну? – ледяной взгляд Гила пронзил Оливию.
– Мы... Я...
У Оливии слова застревали в горле. Она готова была провалиться сквозь землю: пусть разверзнутся земные недра и поглотят ее. Она остро ощущала, как впился в нее глазами, словно ястреб, Гил, отмечая смену выражений ее лица и, что хуже всего, оглядывая каждый дюйм ее только что обнажившихся верхних полукружий грудей.
– Вы можете идти. – Движением головы Гил дал знак Эндрю, и тот с явным облегчением немедленно поступил так, как ему было сказано.
– Ну? Я все еще жду хоть какого-нибудь объяснения!
Судя по его злобному тону, Оливия не могла надеяться, что ее простят так же легко.
Гил стоял перед ней, словно монолит на фоне темного неба, неподвижный и грозный. Оливия непроизвольно облизнула губы, не сознавая, сколько чувственности таится в таком простом ее действии.
– Ничего... Ничего не было. Правда.
– По-твоему, это пустяк. – Он обдал ее презрительным взглядом с головы до ног. – Мужчине почти удается снять с тебя платье, а для тебя это «ничего»?
Оливия хотела бы отвернуться, чтобы избежать огня его ярости, обжигавшего ее почти физически, но черная глубина его зрачков притягивала, как магнит.
– Он... Он не успел снять с меня платье... – запиналась она, пытаясь одеревеневшими непослушными пальцами прикрыть обнажившиеся груди.
Презрительная усмешка скривила губы Гила.
– Он здорово поработал – мне было все видно оттуда, где я стоял!
Оливия попыталась сказать что-либо в свою защиту, но совсем лишилась дара речи. В горле пересохло, как если бы из него выкачали всю влагу.
По неведомой причине на Гила ее молчание подействовало еще хуже, чем любые слова.
Он притянул ее к себе так, что больно сдавил ее грудь. Но какая же это была сладкая боль! Он накрыл мягкие губы Оливии, хищно наслаждаясь их нежностью в жестоком, злобном стремлении овладеть, не знающем снисхождения ни к ее юности, ни к отсутствию опыта.
Если бы даже она попыталась протестовать, то вряд ли смогла что-либо предпринять. Поцелуй Гила заглушил в ней всякую способность к сопротивлению, и сразу же ее наполнила жаркая истома, знающая только язык согласия. Мысли Оливии метались в головокружительных спиралях, в то время как тело наслаждалось дивными ощущениями, засасывающими в какую-то сладостную пучину. Почему никто не рассказал ей, что так бывает? Почему она не знала ничего, что подготовило бы ее к этим сказочным, волнующим переживаниям?
Но вот Гил оторвался от ее рта, чтобы проложить нежный путь к пленительному изгибу шеи. Совершенно захваченная чувственным дурманом, она с готовностью подняла вверх голову, открыв место на шее, где лихорадочно бился пульс.
– По-твоему, это ничто? Пустяк? – повторил он свой вопрос и прижался губами к ее коже.
Не говоря ни слова, Оливия лишь отрицательно покачала головой. Ей оставалось только признать, что существовал целый мир различий между тем, что делал Эндрю, и тем, какие чувства пробудил в ней Гил. Как могла она это отрицать? Ведь нельзя же сравнивать грубый яблочный сидр с тончайшим по вкусу шампанским. Но только как понять разницу, если у тебя нет возможности попробовать и то, и другое?
