Виктория Холт - Страстная Лилит
– Вы – может быть, – ответила Керенса. – Я – нет. Мне еще надо как следует прийти в себя.
Когда все ушли, Фрит, улыбаясь ей, остановился у ее постели.
– Дитя мое, теперь ты можешь изменить свой томный вид. Ты замечательно сыграла роль бедной маленькой больной.
– Но, Фрит, я все еще больна!
– Нет, ты почти поправилась. Ну, в чем дело?
– Когда я совсем поправлюсь, я должна буду уйти домой?
– Конечно, ты уйдешь.
– Тогда я не хочу выздоравливать. Я хочу жить у вас.
– Минутная прихоть, – сказал он. – Но все же мысль хороша.
На следующий день ее пришла навестить Лилит, она пришла одна. Керенса чинно уселась в постели, чтобы принять посетительницу.
– Итак, теперь ты скоро вернешься домой, – сказала Лилит.
– Я не смогу вернуться, пока не поправлюсь.
– Лей скучал по тебе. Он только и делал, что говорил о тебе. Думаю, ты тоже скучала по Лею.
– Я была слишком больна, – ответила Керенса. Тут она вспомнила Лея с его серьезными темными глазами и то, как много раз покрывал он ее проступки перед родителями или мисс Робинсон. На сердце у нее потеплело. – Я скучала по Лею, – сказала она. – Я бы хотела, чтобы он иногда приходил сюда с Ником... когда не будет Фрита.
– Так, возможно, он мог бы прийти теперь, коль тебе лучше.
Вошел Фрит.
– Вот как, – сказал он. – Еще один посетитель.
Керенса невольно насторожилась. Что-то особенное было в его голосе, когда он говорил с Лилит; что-то непривычное появлялось в его глазах, когда он смотрел на нее.
– Итак, Лилит оказала тебе честь своим посещением! – Он делал вид, что говорит с Керенсой, но на самом деле говорил с Лилит. Он подтянул свой стул поближе к стулу Лилит и не спускал с Лилит глаз. – Как, вы находите, выглядит наша больная?
– Очень хорошо. Это было так великодушно, Фрит, ухаживать за ней, как это сделали вы.
– Что мне оставалось делать? Она просто вошла ко мне в дом... уже больная.
– Я об этом не знала, – возмутилась Керенса.
– Она умница, наша Керенса, – сказал Фрит. – Она знает, как извлечь пользу из своих неудач.
Керенсе не нравилась эта манера Фрита говорить; она понимала, что он разговаривает с Лилит, не обращая на нее внимания.
Любого другого, кроме Фрита, она бы за это возненавидела. Она определенно ненавидела Лилит за то, что Фрит смотрел на нее, а не на свою маленькую больную.
Теперь они говорили... говорили друг с другом, совершенно позабыв о Керенсе.
Она знала, что Лилит очень хорошенькая. Но прежде она как-то не думала об этом. На Лилит была большущая шляпа, и, когда она вошла в комнату, Керенса подумала, что у нее глупый вид. Теперь она не была уверена, что это так. Ленты на шляпе были очень яркими, а кринолин Лилит – просто огромен, значительно больше тех, что носили другие дамы. Поэтому невольно возникало желание рассмотреть крошечную Лилит в огромном кринолине.
«Уходи, – говорила она про себя. – Ты все портишь!» Наконец Лилит на самом деле собралась уходить. Фрит пошел к двери вместе с ней.
– Фрит, – позвала Керенса. – Фрит, останьтесь.
Он обернулся, чтобы улыбнуться ей, но Лилит он улыбался совсем по-другому. Теперь это была отстраненная улыбка взрослого человека.
– Через минуту вернусь, – сказал он и вышел с Лилит. Но через минуту он не вернулся. Керенса лежала, не шевелясь и прислушиваясь к тому, как закроется парадная дверь; все было тихо.
Они были вместе, вместе смеялись и секретничали; и из этой комнаты они ушли потому, что она мешала им.
Керенса раскраснелась от возмущения и гнева; потом немного всплакнула.
– А все потому, что я такая слабая! – жалобно сказала она. Но какая польза изображать из себя больную, когда никто тебя не видит и не слышит?
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем она услышала, как закрылась дверь на улицу; она выбралась из постели и выглянула из окна, но из закрытого окна тротуар был ей не виден, а открыть окно она не решилась.
– Почему ты не в постели? – Фрит стоял в дверях, наблюдая за ней. Он подошел и поднял ее на руки. – Какая ты горячая! Немедленно ложись.
– Меня слишком надолго оставили одну, – сказала Керенса.
Фрит разразился смехом и швырнул ее на постель, как будто она была узлом белья. Он укрыл ее, а она обняла его за шею. Ей хотелось спросить его, возглавляет ли она список его любимых людей; но она не решилась сделать это, потому что боялась, что если он скажет правду, то ответом могло быть «нет».
* * *Семья Аманды разрасталась. Появилось еще двое детей – Марта и Денис. Она была довольна своим большим семейством. Денис, младенец, был крепким маленьким мальчиком; что касается Доминика, то он оставался несравненным – самым любимым из всех детей; Клавдии исполнилось четыре года, а Марте – которая звала себя Марти – два.
Лилит тоже была довольна. Лею исполнилось уже четырнадцать лет, он был высоким и красивым темноволосым подростком, гордостью дома, как говорил доктор; и Лилит верила, что он любит Лея ничуть не меньше, чем собственных детей. Несмотря на то, что некоторых это могло бы удивлять, Лилит это не удивляло. Ее сын, казалось, по-прежнему был воплощением лучших качеств, и когда она смотрела на него, ее глаза сияли не только от гордости, но и от торжества. Он ее творение; она создала его в соответствии со своими желаниями; и все, что она для него задумала, казалось, сбывается.
Лей хотел стать врачом; желание возникло из-за того, что человек, которого он теперь называл отцом, как и другие дети, был врач. Они проводили вместе довольно много времени, и Лей сообщил о своих желаниях доктору Стокланду. Его образованием руководили необычайно заботливо, и если Лей и не станет никогда блестящим врачом – хотя Лилит неистово верила, что это будет именно так, – то уж добросовестным, конечно, станет.
В четырнадцать лет его уже отправили в школу, а это означало, что Керенса стала верховодить другими детьми.
Это был один из дней вскоре после десятилетней годовщины Керенсы – день, который она вспоминала годы спустя.
Она лежала в детской на полу и читала Доминику, который любил, чтобы ему читали. Он тоже сидел на полу, прислонившись к ножке стола, поворачивая голову в разные стороны с видом особенного возбуждения, которое всегда интересовало окружающих; причиной было то, что, как они могли заметить, в собственном мире Доминика существовало такое, о чем они и не подозревали. Все дети любили слушать его рассказы о том, что он испытывал, гуляя в саду и стоя под грушей или наклонясь, чтобы потрогать цветы на клумбе, за которой так прилежно ухаживал Пэдноллер в небольшом и узком садике. Ему, в свою очередь, нравилось слушать их рассказы о том, что они видели, какие краски и формы; он любил, чтобы его подводили к тем вещам, о которых рассказывалось, чтобы он мог их потрогать и понюхать, пока они о них рассказывали. Это была одна из тех игр, в которую они часто играли и которая им никогда не надоедала.
