Джорджетт Хейер - Роковой сон
Герцог в ответ только покачал головой. Он все объяснил ему, но мальчик был в полном отчаянии:
— Мне четырнадцать лет и я уже не ребенок, милорд. Я имею право пойти на войну, — требовал он, угрюмо глядя на отца.
Вильгельм снова посмотрел на сына, такая настойчивость в нем ему даже нравилась. Стоящая позади Матильда испугалась, что разрешение будет получено.
— Успокойся, жена! — улыбнулся ей герцог. — А ты, сын мой, еще слишком молод для такого похода, к тому же помни, что ты — мой наследник. Если я не вернусь, ты должен стать герцогом Нормандии.
— Ой, что ты говоришь, Вильгельм! — Герцогиня побледнела.
Отец подал Роберту знак, что вопрос решен и он может удалиться.
— Что, дорогая, боишься? — взглянул он на Матильду.
— Почему ты так говоришь? — Она подошла совсем близко и положила обе руки ему на грудь. — Ты победишь, ты ведь всегда побеждал, муж мой!
— Неужели я в этом не уверен? — будто спрашивал он себя, пытаясь беспристрастно оценить, что чувствует в эти мгновения.
Вильгельм обнял жену, но мысли его были на сей раз далеко от нее.
Женщину охватила нервная дрожь, никогда прежде мужа не мучили подобные сомнения.
— Вы не уверены, ваша милость? Вы? — Она легонько потрясла его за плечо.
Вильгельм взглянул на Матильду.
— Знаю, любимая, это будет самая жестокая моя битва. Я рискую всем: жизнью, состоянием, процветанием моей страны. — Его брови нахмурились. — Но я не сомневаюсь. Мне была предсказана победа.
Матильда встрепенулась.
— Кем предсказана?
— Моей матерью. Когда она еще носила меня во чреве и подошло время рожать, ей приснился странный сон, будто из лона ее выросло могучее дерево, и ветвями своими протянулось к Нормандии, Англии… Теперь мне понятно: деревом тем был я.
— Да, я слышала об этом, — кивнула жена, — и думаю, что это было святое видение, а не фантазии беременной женщины.
— Все может быть, скоро мы это узнаем. — Герцог наклонился, чтобы поцеловать жену.
Флот оставался в устье реки еще месяц, потому что некоторые суда оказались непригодными к морскому походу, а плотники не закончили строить деревянные крепости, которые герцог собирался переправить в Англию в разобранном виде. Оружейники день и ночь трудились над доспехами, шлемами и кольчугами. Работы хватало всем, зато солдаты совсем разленились, в армии началось дезертирство, случались и разбойные набеги на окрестные селения. Герцог безжалостно казнил виновных и отдал строжайший приказ солдатам не покидать лагерь, так что в скором времени безобразия прекратились.
Двенадцатого сентября, когда все наконец было готово к выступлению и задул попутный ветер, Вильгельм попрощался с женой, благословил сына и поднялся на борт «Моры» вместе с сенешалем, виночерпием, Раулем, Жильбером д'Офей и знаменосцем, Ральфом де Тоени.
Из узкого окна дома на берегу, который занимала герцогиня, можно было видеть, как медленно поднимаются вверх по мачте флаги. Освященный герб святого Петра на подаренном Папой знамени, сверкая яркими цветами, красовался на фоне ясного неба, а рядом развевались на ветру хоругви с золотыми нормандскими львами. Матильда крепко сжала кулачки и подавила рыдание.
— Уже подняли якоря! — воскликнул Роберт. — «Мора» уже пошла! Мама, смотрите, как весла погружаются в воду! Ой, как я бы хотел быть там!
Мать ничего не ответила, а корабль уже заскользил по течению вдаль, флаги трепал ветер, надутые паруса на мачтах полыхали алым пламенем.
— Вторым плывет дядя Мортен на «Прекрасном случае», — не спуская глаз с моря, говорил Роберт. — Смотрите, вон его знамя! А это корабль графа Роберта, а вон тот, прямо за ним, — виконта Авранша. Ух, вот уж Ричард и Рыжий Вильгельм позавидуют, что они всего этого не видели!
Мать все еще не отвечала, да и вряд ли слушала, что говорит сын. Ее взгляд не отрывался от «Моры», а в голове была только одна мысль: «Он уехал. Помоги, Матерь Божья, помоги!»
Так она и стояла, не двинувшись с места, пока корабль не исчез за горизонтом. Роберт, стоя коленями на пододвинутой к окну скамье, продолжал болтать и на что-то показывать, но мать будто не слышала обращенных к ней слов. Матильда принялась обдумывать, как бы запечатлеть в вышивке эту сцену и создать достойный ее умения гобелен. Да, она сделает его вместе с фрейлинами, решила герцогиня, пока будет в одиночестве коротать время в опустевшем Руане. Матильда уже мысленно прикидывала, что будет изображено на будущем шедевре. Перед ее глазами проносились картины недавнего прошлого: вот Гарольд, приносящий клятву на святых мощах; вот умирающий король Исповедник… похороны — это могла бы быть великолепная работа: аббатство с одной стороны, восемь рыцарей, несущих гроб, — с другой… Ее мысли опережали одна другую, глаза блестели. Конечно, следует вышить и коронацию Гарольда, картина просто стояла у нее перед глазами: в середине она изобразит его самого на троне, рядом с ним распростер руки для благословения обманщик Стиганд. Конечно, для одежд Стиганда потребуется многоцветье ниток, пожалуй, она вышьет эту часть сама и лицо Гарольда — тоже, а фрейлины пусть работают над фоном гобелена и троном. Потом надо показать, как Вильгельм готовится к походу, тоже будет нелегкая работа, много оружия, кольчуг, припасов, которые везут к кораблям… Обязательно должен быть день отплытия, надо взять нитки поярче, чтобы передать блеск щитов, голубизну моря и алый цвет парусов «Моры». «Вся работа займет много времени, — подумала герцогиня, — но результат достоин таких усилий. А если Господь поможет, то будут и другие сюжеты для вышивки: битвы, коронация… если только Господь будет милостив».
Оторвав взор от горизонта, Матильда взяла сына за руку и спокойно позвала:
— Пошли, сынок. Сегодня же нам придется отправляться в Руан, у меня там много дел…
Рауль, стоя на корме корабля, следил, как исчезают вдали берега Нормандии. К нему подошел Фицосборн.
— Наконец-то отправились, — с удовольствием заметил он. — Мне сказали, что кормчий боится ненастья, а что до меня, то погода хороша. — Он облокотился на позолоченный борт и вгляделся в тонкую линию побережья. — Прощай, Нормандия! — легкомысленно пошутил он.
Рауль вздрогнул.
— Эй, тебе что, холодно, дружище? — спохватился сенешаль.
— Нет. — С этим Рауль повернулся и ушел в каюту.
Они плыли и плыли на север, поздно вечером внезапно налетевший ветер превратился почти в штормовой. Тяжелые волны бились о борт корабля, мачты скрипели под его напором. Полуголые моряки, со спин которых стекали вперемешку пот и соленая вода, изо всех сил старались спустить и убрать паруса, пытаясь перекричать шум ветра, и при случае бесцеремонно отпихивали благородных господ со своего пути.
