Симона Вилар - Делатель королей
– Мужайтесь, принцесса. Это не первая казнь, на которой вы присутствуете.
Он пнул ногой голову, и та, словно мяч, набитый овечьей шерстью, откатилась в сторону.
Анна подняла сухие сузившиеся глаза на Глостера.
– Это был Саймон Селден, мой добрый друг… Когда-то он спас мне жизнь.
Ей казалось, что после того отчаяния, которое она уже испытала, ничто не в силах ее тронуть. Но, оказывается, у этой чаши нет дна. Саймон Селден… Он и его жена являли собою символ счастья и покоя в этом враждующем мире. Она словно воочию увидела каминный зал их замка, смеющегося Саймона, лукавые мордашки его многочисленных дочерей, сияющие глаза леди Джудит с младенцем на руках… И вот всему этому пришел конец.
Анна подняла лицо к серому, бурному небу. «Господи! Зачем ты допустил этот ад на земле? Зачем тебе понадобилось вытаптывать все доброе, что произрастает среди детей твоих? Где твое милосердие, Господи?!»
Толпа разом ухнула, когда палач отсек голову новому ланкастерцу и, ухватив ее за волосы, приподнял, показывая. Из перерубленной шеи потоком хлестала кровь. Помощник палача сгреб обезглавленное тело и швырнул в общую кучу. Бледный монах, стоявший на помосте и исповедовавший казненных, рухнул на колени и начал молиться. Палач устало вытер лицо, что-то крикнул в толпу и выругался. Вокруг грянул хохот, и с рук на руки к плахе поплыл бурдюк с вином. Палач припал к нему, вино лилось по его подбородку, по голой груди. Ему было жарко, и его сильное тело лоснилось от пота.
В это время на другом помосте священник исповедовал коленопреклоненного рыцаря. Анна не видела его лица, но что-то в его взъерошенных ветром светлых с сединою волосах показалось ей знакомым. Палач, утомленно облокотясь о топор, ждал окончания исповеди. Ветер вздувал красную пелерину на его плечах, словно крылья демона.
Ричард склонился к Анне.
– У Эдуарда отменные палачи. Он их специально готовил для этого дня. Они делают свое дело с одного удара и никогда не заставляют жертву страдать. Король необычайно щепетилен на сей счет. Им обещано по гарриноблю за каждую мастерски снесенную голову…
Он умолк, ибо Анна с силой сжала его локоть. Она узнала обреченного на плахе!
– Это лорд Стэнли! Герцог, я умоляю, сделайте что-нибудь, спасите его!
Ричард усмехнулся углами губ:
– Я вижу, что это тоже ваш друг?
– Да! О да! Прошу вас, милорд!
Она была так взволнована, что Глостер поразился.
– Мне казалось, что после того, что вам пришлось сегодня узнать, ничто уже не сможет вас тронуть.
Анна медленно повернула к нему лицо.
– Как вы нечеловечески жестоки, Ричард!
Казалось, она не может вздохнуть. Ее рука, вцепившаяся в локоть Глостера, дрожала. Порыв ветра откинул ее капюшон, и пряди волос упали на лицо. Анна глядела на помост, где связанный Томас Стэнли поцеловал, склонившись, крест священника. Палач грубо поволок его к плахе. В отдалении пророкотал гром. Анна снова взглянула на Ричарда.
– Идемте, довольно, – проговорил тот. – С этим седым волокитой ничего не случится, уверяю вас. Кто-кто, но Стэнли, если он не круглый дурак, выйдет живым из этой переделки.
В это мгновение на помост прыгнул коренастый невысокий рыцарь.
– Государь! – вскричал он, обращаясь к кому-то, кого Анна не могла видеть. – Государь! Я молю вас о милосердии для моего брата Томаса.
Толпа вокруг загудела, так что Анна не могла расслышать ответ короля. Палач нерешительно перекладывал топор из руки в руку.
Глостер уже вел Анну в сторону. Не спуская глаз с плахи, она машинально следовала за ним, но внезапно остановилась. В просвете меж двух помостов виднелся установленный под навесом трактира стол, за которым, нарядные и веселые, восседали венценосный Эдуард Йорк и его приближенные.
Это казалось невероятным. Анна видела перепуганного трактирщика, подносящего лордам вино, видела золотые кубки на столе, уставленном яствами. Король Эдуард, весь в белом атласе с золотой цепью на груди, неспешно обгладывал куриную ножку. Рядом с ним сидел Кларенс, веселый, возбужденный, искательно поглядывающий на старшего брата. Далее лицом к помосту сидели другие лорды, одних Анна знала, других – нет. Они ели и пили, а на их глазах истребляли людей!
– Государь! – вновь воскликнул сэр Уильям. – Пощадите моего брата ради меня!
Король небрежно отбросил кость и поднялся. Высокий и статный, он неторопливо ополоснул пальцы в поднесенной стольником серебряной чаше и проговорил:
– Сэр Уильям Стэнли, вы, не щадя жизни своей, бились за нашу победу, вы ранены. И я с радостью дарую жизнь вашему брату, но при одном условии: никогда больше Томас Стэнли не поднимет меч против Белой Розы и больше того – сам встанет под ее стяги, сражаясь за процветание династии Йорков.
Лорд Томас медленно встал с колен, ветер откинул волосы с его лица.
– Согласен, государь. Но и я имею свое условие.
– Говорите же.
– После победы Белой Розы никто не должен причинить вреда леди Маргарите Бофор, графине Ричмонд, и ее сыну.
Толпа заколыхалась, а король рассмеялся.
– Согласен от всего сердца, сэр Томас. Я слишком чту дам, чтобы не понять того, кто даже на пороге смерти отстаивает их интересы.
Палач перерезал веревки, и барон, поддерживаемый младшим братом, благополучно спустился с помоста. Король своей рукою налил ему вина в бокал. Толпа ликовала, люди славили милосердие короля Эдуарда, а на соседнем помосте палач уже заносил топор над очередной жертвой.
Теперь Ричарду удалось увлечь Анну за собой. Она шла, как во сне, и очнулась лишь, когда оказалась в аббатстве, где брат-травник, шепча ей слова утешения, повел ее в глубь монастыря. Ричард остался снаружи, отчего Анна испытала некоторое облегчение.
Герцог был по-своему мягок с нею, но она беспрестанно ощущала некое давление с его стороны. Сейчас же, когда, следуя за братом-травником, она спустилась в монастырскую лечебницу, избавившись от его черных всепроникающих глаз, она могла полностью отдаться своей скорби.
Тело герцога Уорвика лежало на каменном столе у окна, сквозь которое просачивалось так мало света, что монаху пришлось зажечь еще несколько свечей. Анна стояла не шевелясь и неотрывно глядя на того, кого еще недавно называли Делателем Королей и чье имя вот уже более десяти лет заставляло содрогаться души ланкастерцев и йоркистов.
Отца уже обмыли, но еще не одели. Его руки покойно лежали вдоль тела, ноги и бедра были прикрыты сукном. Анна видела широкую грудь отца, его упругий плоский живот, жилистые недвижные кисти. Лицо Уорвика было спокойно и прекрасно. Исчезло выражение усталости, разочарования, недовольства. Покой и мир привнесла смерть в его черты. Таким Анна не помнила его при жизни. Отец всегда был слишком подвижным, лицо его постоянно менялось, жило, передавая тысячи и тысячи оттенков душевной жизни.
