Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии
Куда бы ни взглянула Аделиза, везде натыкалась на напоминания о том времени, когда она была королевой. Еще не так давно на пирах и церемониях именно она играла главную роль: милостиво улыбалась, отвечала на приветствия, беседовала, принимала ходатайства. Теперь эта роль принадлежит Маго, а Аделизе положено стоять в тени. Если кто-то и уделяет ей внимание, то только в память о прошлом.
Стефан выглядит нездоровым, отметила про себя Аделиза. На осунувшемся лице остались, казалось, одни глаза, и они безостановочно скользили по лицам придворных. Заточение лишило Стефана того грубоватого добродушия, с которым он раньше относился к людям. Столько бывших сторонников отвернулось от него после битвы под Линкольном, что он, должно быть, не знает, кому теперь доверять. От былого товарищеского духа не осталось и следа. Да ведь и его бароны задаются сейчас вопросом: однажды потерпевший поражение король не проиграет ли и в следующий раз? К тому же Стефан никогда не отличался твердостью. Он качается из стороны в сторону, как трава на ветру. Матильда порой раздражает людей резкими манерами, но в решительности ей никто не откажет. Пусть Вилл говорит сколько хочет о том, будто это самой природой так предопределено, чтобы на троне восседал мужчина, главное все-таки – что это за человек. Сколько бы пышных церемоний ни проводил Стефан, корона на его голове навсегда утратила свой блеск.
Когда из собора все перешли в Вестминстерский дворец, Стефан с Маго остановились, чтобы поговорить с ней и Виллом. Аделиза присела перед ними в реверансе, но не отрывала глаз от своего платья. Это было то самое платье, которое она носила, будучи королевой и хозяйкой Англии.
Маго подняла ее и поцеловала:
– Рада, что вы с нами сегодня. Прошло много времени с тех пор, как мы видели вас при дворе в последний раз.
– О да, – ответила Аделиза, думая, что времени прошло все-таки еще недостаточно.
– Это замечательный день – повод для празднования и примирения, – добавила Маго. – Теперь мы начнем все заново.
– Воистину, – согласилась Аделиза. – Рождение Христа – всегда повод для радости в мире, какие бы печали и горести ни донимали нас. Я молюсь о том, чтобы в стране воцарился мир и больше не страдали невинные.
– Аминь, – отозвалась Маго, но ее улыбка поблекла. – Нашими делами и нашими молитвами да претворится это пожелание в жизнь!
Она и Стефан двинулись дальше. И хотя Маго шла позади супруга, именно ее воля толкала их вперед.
Аделиза почувствовала, что дурнота подступает к горлу, и прижала руку ко рту. К счастью, Вилл заметил, что ей не по себе, и поспешил вывести ее из дворца. Она наклонилась, и ее долго, мучительно тошнило под порывами сырого ветра.
Вилл помог ей выпрямиться и протянул салфетку, чтобы вытереть рот.
– Что с вами? – спросил он встревоженно.
Аделиза показала на свой живот:
– Похоже, я опять понесла, хотя пока еще рано что-то говорить.
Вилл немедленно окружил ее нежной заботливостью:
– Ах, надо было сразу мне сказать. Пойдемте же, вы должны прилечь.
– Первые подозрения у меня появились, когда мы были уже в дороге. И я знала: вы очень хотели, чтобы я присутствовала с вами на этой церемонии. Да и в Вестминстере я давно не была. Мне хотелось взглянуть снова на дворец, помолиться в аббатстве. – Она печально склонила голову. – Только теперь я понимаю, что напрасно стремилась сюда. Мы не можем повернуть время вспять.
Глава 44
Замок Дивайзис, Уилтшир, лето 1142 года
Матильда постукивала пальцами по ручкам кресла и хмуро смотрела на окружающих ее мужчин. Рядом с ней слуга только что закончил читать послание от ее супруга. В ответ на просьбу оказать ей помощь Жоффруа писал, что не может отправить людей и припасы, не зная о положении Матильды подробнее. Сам же вообще отказывается приезжать в Англию – по крайней мере, пока не будет точного представления о том, как обстоят дела. Однако, добавлял супруг, если Матильда пожелает прислать к нему графа Глостера для переговоров, он согласится выслушать его.
Матильда злилась на Жоффруа за то, что тот тянул время и осторожничал. Он нужен ей здесь и сейчас, чтобы помочь повернуть ход событий вспять.
Стефан недавно тяжело болел. Был момент, когда все думали, что он может умереть, но король поборол болезнь, и с каждым днем, как сообщали Матильде ее осведомители, ему становилось лучше. Значит, вскоре он снова начнет активные действия против нее, и в такой момент отправлять брата в Нормандию ей совсем не хотелось.
Роберт вскинул руки:
– Лучше я останусь здесь. Не хочу бросать вас без защиты, без продуманных и подготовленных стратегий. К тому же у меня нет никакого желания ехать через вражескую территорию с риском снова попасть в плен.
– У нас мало припасов, – заметил Джон Фиц-Гилберт. – Мы не можем сражаться без людей, лошадей и денег. Я не могу растягивать наши ресурсы вечно – предел уже близок. И у нас нет времени посылать графу Анжу очередную просьбу, на которую снова получим отказ. Нужно, чтобы кто-то поехал туда и постарался убедить его помочь нам, и лучше, если это будет тот, кого граф хочет видеть.
Матильда заставила себя повернуться к маршалу. В ходе отчаянного сражения под Винчестером, когда Фиц-Гилберт пытался задержать войска епископа возле Уеруэллского монастыря, он потерял глаз – с крыши горящего аббатства потек расплавленный свинец прямо ему на лицо. Теперь там был безобразный шрам, и смотреть на маршала было очень тяжело. Однако она не станет унижать его жалостью или сочувствием, потому что он сам никогда не жалеет себя и ни о каких поблажках или наградах не просит.
– Все это мне известно, – обронила она, потому что да, он был прав.
Жоффруа не станет говорить ни с кем, кроме Роберта, как обещал: есть в нем такая черта – заносчивость. А главное – собственные военные действия в Нормандии он считает более важными. К тому же они успешны, тогда как Матильда в Англии терпит неудачу за неудачей.
Роберт протяжно выдохнул:
– Если это необходимо, то я поеду. Точку зрения маршала я понимаю, хотя и не разделяю ее.
Жоффруа Анжуйский уставился на шурина холодным взором.
– Ключ к английской короне – Нормандия, – заявил он. – Пока я не закреплюсь здесь окончательно, будет глупо с моей стороны ехать в Англию и оставлять незаконченные дела без присмотра.
Они сидели в залитой солнцем комнате в крепости Роберта под Каном. Шли первые дни ласкового сентября. В небе мелькали ласточки, наедаясь перед отлетом на юг последними летними мошками. Жоффруа глянул на девятилетнего сына, который сидел за столом с перьями и цветными чернилами, пока взрослые толковали о серьезных вещах. В золотых лучах, косо падающих через оконную арку, его волосы блестели, как тонкая металлическая проволока.
