Дональд Маккейг - Ретт Батлер
— За спасибо денег не дают. Моя семья хорошо устроилась в Батон-Руже, я очень скучаю по жене и детям. Но, — тут он погрозил пальцем, — молодой человек, время от времени, без предупреждения, я буду наезжать, чтобы проверить, чем вы тут занимаетесь: отправляете хлопок или творите безобразия. Ради семьи я дам вам такой шанс. Только один!
Однако, уехав из Нового Орлеана в июне, Жюль Николет не возвращался до самого октября.
Деловые люди Нового Орлеана больше всего страшились слова «эпидемия»; когда оно появлялось на страницах газет, им оставалось лишь скорбеть. 22 июня газета «Кресеит» писала: «Желтая лихорадка ушла в прошлое Нового Орлеана». И хотя уже 4 июля сорок человек умерли как раз от нее, «Пикают» отрицала, что надвигается эпидемия. Только когда состоятельную Туанетт Севьер начало рвать кровью и она потеряла сознание прямо в клубе «Бостон», признали, что налицо новая эпидемия, и те, кто мог, ринулись прочь из города.
К концу июля лечебницы «Чарити», «Мэзон де санте» и «Туро» были переполнены. Больных размещали в сиротских приютах, сумасшедшем доме, в танцзалах. Похоронные процессии запрудили улицы, а на кладбищах гробы ставили один на другой, по нескольку штук, потому что не хватало рабочих, чтобы предавать их земле.
Новый Орлеан пропах смертью.
Рожденный и выросший в городе, Тэзвелл Уотлинг имел большую сопротивляемость к болезни, чем бедные ирландские иммигранты, умиравшие сотнями.
Хотя крупные торговые компании закрылись и британские грузовые корабли стояли на рейде, далеко от устья реки, чтобы по возвращении домой их не заставили вывесить желтый карантинный флаг, люди все же привозили хлопок на продажу, и можно было на малых судах доставлять их на борт.
Тэзвелл Уотлинг составлял партии хлопка с восхода до заката. И отписывал четкие ответы на длинные обеспокоенные телеграммы Жюля Николета. За первую неделю августа умерли девятьсот шестьдесят человек. За вторую — тысяча двести восемьдесят восемь.
Как единственный действующий покупатель, Уотлинг мог бы установить для себя более выгодную цену, поскольку продавцы нуждались в деньгах, чтобы вывезти свои семьи из города. Но он покупал по обычной цене, пожимая плечами:
— Следует помогать друг другу в тяжелые времена. Верно, мсье?
С приходом более прохладных дней эпидемия сошла на нет. Те, кто ее пережил, ощущали себя ветеранами пронесшейся войны. А когда большие торговые компании возобновили работу, многие их бывшие клиенты, работавшие с Уотлингом во время эпидемии, продолжали вести дела с ним.
Доходы фирмы «Ж. Николет» заметно выросли.
В бесчестные времена Тэзвелл Уотлинг заработал репутацию честного человека. Он делал бизнес и с демократами, и с республиканцами, держа свои политические убеждения при себе. Круг его знакомых расширился. Многие в Новом Орлеане считали его сыном капитана Батлера, но, поскольку Тэз ни с кем не обсуждал своего происхождения, в его присутствии этой темы не касались.
Молодой человек вел вполне светский образ жизни. Был не прочь купить приятелям выпить, а излюбленной шуткой Жюля Нора стало попросить сигару, а потом пустить коробку Тэза по кругу и вернуть пустой. Несмотря на прозрачные намеки со стороны нескольких матрон, Тэз больше ни разу не пришел на бал квартеронок. А когда за игорным столом приятели просили у него взаймы, чтобы покрыть проигрыш, Тэз неизменно отказывал, говоря, что все деньги отправил матери.
Спустя три года после начала работы у Николета тот сделал его партнером.
— Ты станешь делать всю работу, а я — получать половину доходов, oui?
Жюль Нор был лейтенантом таинственной команды «К< >муса», старейшего общества карнавала Марди-Гра. Жюль пригласил Тэза вступить в общество.
— Жюль, — напомнил Тэз, — я ведь ублюдок.
Теперь Жюля это не остановило:
— Какая разница?
Через четыре года после возвращения в Новый Орлеан Тэзвелл Уотлинг приобрел каменный дом на Ройял-стрит во Французском квартале.
Вечером того дня, когда он завершил сделку, Тэзвелл вернулся в свой не обставленный мебелью дом и сел на полу в гостиной, раскрытые стеклянные двери которой выходили в сад.
Узкая кухня была не очень удобна, гостиная невелика, зато на втором этаже было две спальни, причем одна с отдельным входом.
В садике росли лаймовые деревья, тропический жасмин и пальма. Воздух благоухал цветами.
Тэзвелл прислушивался к цоканью копыт по Ройял стрит. Над лаймовыми деревьями всходила луна.
На следующее утро Тэзвелл Уотлинг написал:
«Дорогая маман, надеюсь, ты согласишься навестить меня в Новом Орлеане. У меня для тебя большой сюрприз».
Глава 37
ГЛУПАЯ ШУТКА
Прохладным утром Ретт проходил мимо пожилой пары, продававшей яблоки прямо с фургона неподалеку от Фермерско-торгового банка Атланты. Фермер, пожилой мужчина, монотонно зазывал:
— Есть лежкие яблоки, есть на сидр, а десертные яблочки так и тают во рту. Яблоки на пироги открытые и закрытые. Есть и желтые, и красные, и полосатые. Яблочки, я привез вам яблочки.
Конфедератский мундир на мужчине был аккуратно залатан, а на платье его жены пошло солдатское одеяло. Их возраст не поддавался определению. Шляпа фермера, тоже, скорее всего, солдатская, была неопределенного зеленовато-коричневого цвета. Жена стояла на коленях внутри фургона, перекладывая яблоки из одного бочонка в другой, обходясь с каждым мягко и ласково, чтобы не побить.
— Сюда, мистер! — громко выкрикнул фермер, — Можете себе позволить заплатить пенни за яблочко? Возьмите с собой, для жены и для детишек.
Женщина взглянула на Ретта ясными голубыми глазами и сказала:
— Джимми, может, у джентльмена нет ни жены, ни детишек. Может, ему некого угостить яблочком.
Лицо фермера погрустнело.
— Как это некому дать яблочко? Господи помилуй! В каком мире мы живем, Сара Джун, в каком мире!
Рассмеявшись, Ретт попросил яблок «эзопус шпице и бург»[60] — ему понравилось название этого сорта.
Накладывая целый пек[61] яблок в куль, женщина спросила, есть ли у него дети.
— Трое.
— Как их звать?
— Уэйду Хэмптону будет девять через месяц. Элле дайте припомнить — четыре годика, и моей Бонни Блу — год, восемь месяцев и четыре дня.
— Ваша любимица? Вы прямо светитесь, когда думает о ней.
— Она моя, именно моя. Красавица.
— Уверена, что так. — Женщина опустила руку в один из бочонков поменьше и достала три крупных желтых яблока. — Этот сорт называется «коптильня», он слишком сладок для взрослых, зато детей за уши не оттащишь. — Заворачивая каждое яблоко отдельно в газетную бумагу, она приговаривала: — Вот это для Уэйда Хэмптона, это — для Эллы, а самое большое, думаю, будет в самый раз для маленькой мисс Бонни Блу. Нет-нет, какая плата за гостинцы для детей!
