Патриция Мэтьюз - Сердце язычницы
– Нас все-таки дождались! – Дэвид вздохнул с облегчением. – А вот и наш Дики Берд!
И в самом деле, под раскидистой пальмой на берегу за пиршественным столом возлежал Дик в позе римского патриция. Томно обмахиваясь широким листом, он время от времени отхлебывал из бутылки.
Обрадованный Дэвид схватил Лилиа за руку и повлек за собой. Подойдя ближе, они увидели, что с другой стороны к пальме привалился сморщенный туземец, в котором девушка тотчас узнала своего родственника Пеку из Лааины.
Услышав шаги, Дик огляделся. Когда глаза его остановились на Дэвиде и Лилиа, лицо его выразило радость и облегчение.
– Дружище, вот и ты! – Он не спеша поднялся и со вкусом потянулся. – Судя по тому, что вы оба здесь, все в порядке. Что ж, очень рад. – Дик отвесил девушке низкий поклон, шутливый, но искренний. – Дорогая Лилиа, счастлив снова видеть вас.
Она не сводила взгляда с Пеки, чья физиономия сияла от радости.
– Говори сразу, Пека, все ли в порядке с Хана, держится ли еще Кавика?
– Новости не самые лучшие, – ответил туземец, мрачнея. – Подробностей не знаю, но похоже, Лопака наседает изо всех сил, хотя воины Хана пока держатся.
– Надо поскорее передать на Мауи, что алии нуи уже в пути. Пусть знают, что я скоро буду в Хана. Мне вообще не следовало покидать деревню!
Так как разговор шел на местном наречии, Дэвид не выдержал:
– Скажите же наконец и мне, о чем речь!
– Лилиа из деревни Хана хочет вернуться домой, чтобы повести своих воинов к победе, – с гордостью ответил Пека.
Глава 18
Услышав рокот барабанов, извещающий о скором возвращении Лилиа на Мауи, Лопака пришел в неистовство. Немного опомнившись, он послал за Исааком Джэггаром и Эйзой Раддом.
Ярость его прорвалась в ту минуту, когда белые переступили порог. Не сказав ни слова, Лопака ударил миссионера кулаком в челюсть, и тот отлетел к стене. Струйка крови потекла по его подбородку на воротничок.
– За что, Лопака? – спросил Джэггар, поднимаясь и трогая разбитую нижнюю губу.
– Лилиа! – Лопака выплюнул это имя как проклятие. – Не ты ли уверял, что позаботился о ней как следует и она больше не побеспокоит меня? А ты поддакивал, Эйза Радд!
– Так оно и есть, клянусь Господом нашим! – воскликнул Джэггар.
– А я тут вообще ни при чем, – трусливо заговорил Радд, панически боявшийся Лопаки. – Это все придумал он, а что мне оставалось делать? Я с самого начала говорил, что ее надо просто прикончить!
– Лилиа обречена... – начал было миссионер, но Лопака перебил его:
– Тогда почему же она как ни в чем не бывало возвращается на Мауи? Вы что, не знаете? А впрочем, конечно, белые слишком тупы, чтобы понимать язык барабанов!
– Она обречена, – упрямо повторил Джэггар. – Лилиа не может вернуться, Лопака. Она сейчас на Калаупапа, среди прокаженных. Оттуда нет возврата.
– Барабаны говорят о ее возвращении, а уж они-то не лгут, не то что рты белых людей! Я велел вам убить Лилиа, так почему же вы не сделали этого?
– Я говорил ему, говорил! – возбужденно бормотал Радд, раскачиваясь на пятках.
– Да замолчи ты! – прикрикнул на него Лопака. – Не хватало только твоей пустой болтовни. Так что же ты мне скажешь, Исаак Джэггар?
– Я обратился к Господу за советом, и было мне сказано, что судьба сама должна покарать Лилиа Монрой. На Калаупапа живут прокаженные, там даже воздух пропитан заразой, и любой, чья нога ступит туда, обречен. Не может быть, чтобы Лилиа решила вернуться сюда обезображенной...
– С нее станется! – рявкнул Лопака. – У этой женщины мужества больше, чем у вас двоих, вместе взятых. И зачем я связался с вами, никчемными белыми? Если вы немедленно не уберетесь с моих глаз, я проткну ваши жалкие сердца копьем. Прочь отсюда! Я еще подумаю, какому наказанию вас подвергнуть.
– Я не никчемный белый, Лопака, я служитель Господа всемогущего! Не смей оскорблять меня!
– Я буду оскорблять тебя с утра до вечера целый год, если мне вздумается! Вы оба принадлежите мне душой и телом, слышите? И не советую сомневаться в этом! Убирайтесь!
Радд выскочил вон ни жив ни мертв, но Исаак Джэггар задержался. Этот безумец, не ведая страха, выдержал яростный взгляд Лопаки.
Туземец вдруг сделал шаг к стене, взял тяжелое копье и, повернувшись к миссионеру, стиснул оружие. Теперь он смотрел на Джэггара холодным взглядом убийцы.
– Значит, ты предпочитаешь копье в сердце всем другим наказаниям, Исаак Джэггар?
Тот наконец понял, что слишком далеко зашел. Что-то бормоча себе под нос, он покинул хижину. Лопака вышел следом. Чтобы хоть отчасти остудить гнев, он бросил копье чуть в сторону от миссионера, заставив того шарахнуться. Посмотрев на подрагивающее древко, Лопака пошел через лагерь по тропинке, ведущей на гребень утеса. Там он любил размышлять. Лопака остановился на самой кромке обрыва, скрестив руки на груди и глядя вниз, на грохочущий прибой. Он не сознавал, почему, когда нужно принять решение, приходит именно сюда, но буйство стихии вполне отвечало его настроению.
Лопака охотно расправился бы с двумя белыми немедленно. Для этого нужно было всего лишь отдать приказ воинам, и те сбросили бы их с этого самого утеса. Однако он никогда не спешил избавиться от того, что еще могло пригодиться.
Отогнав мысли о Джэггаре и Радде, Лопака невидящим взглядом смотрел на волны и думал о том, чем чревато возвращение Лилиа.
За время ее отсутствия он неоднократно нападал на Хана, но это были пробные вылазки. Лопака искал уязвимое место. Деревня держалась, но все же каждая вылазка Лопаки стоила жизни хотя бы одному из ее защитников.
Если бы Лопаку спросили, почему он так медлит с решающим штурмом, он сказал бы, что не готов к нему. На самом деле все давно было готово, но Лопака не мог преодолеть внутренний барьер, возникший после серьезного поражения год назад. Не желая рисковать, он дал себе слово нанести удар, точно обещающий победу. Лопака прекрасно понимал, что сейчас стычки в одной из деревень May и не занимают население других островов, взбудораженное переменами в привычном укладе жизни. Вожди не видели в Лопаке серьезной угрозы. После взятия Хана положение неминуемо изменится, начнется поспешное укрепление деревень, обучение и вооружение воинов, и тогда успех обеспечат лишь быстрота натиска, массированные атаки на один остров за другим. Значит, необходимо избежать больших потерь при взятии Хана.
Вот почему до сих пор Лопака не торопился. Возвращение Лилиа меняло дело: приходилось пересмотреть намеченные сроки. Лопака знал, что Лилиа стала для защитников Хана символом свободы, и одно ее присутствие вдохнет в них неуемное стремление отстоять свой клочок земли. Если позволить ей вернуться, крохотная армия Кавики сумеет противостоять решающему штурму, умрет в бою, но не сдастся.
