Кейт Форсайт - Старая сказка
Я рассмеялась.
— Потому что он лежит у меня под сердцем, или потому, что вы хотите заполучить мое невероятное везение в картах?
— И то и другое, — с усмешкой ответил он.
Я вновь опустила ресницы.
— Я бы хотела… но нет, это решительно невозможно.
Я прижала ладонь к сердцу.
— Мне нужен мой талисман, потому что без карточных выигрышей я не могу позволить себе остаться при дворе. А если я уеду отсюда, то никогда не найду того, кто полюбил бы меня. А я очень хочу быть любимой.
Он метнул на меня быстрый взгляд, щелкая крышкой своей табакерки.
— Уверен, что вашей любви добиваются многие, мадемуазель. Вы — очень интересная женщина. Меня, например, вы уже заинтриговали.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Но я должна думать о добром имени своей семьи.
Он окинул меня задумчивым взглядом, решая, вероятно, сколь правдивы слухи о том, что я флиртовала с актером Мишелем Бароном.
— Вы сами видите, почему я все время держу свой счастливый талисман при себе. — Я сунула руку в вырез платья, чтобы погладить атласный колдовской мешочек. — Итак, мы играем или нет?
Я выиграла вновь. Это оказалось легче, чем я ожидала, потому что он был невнимателен и бездумно сбрасывал карты. Маркиз больше не расспрашивал меня о моем счастливом талисмане, что встревожило и расстроило меня. Я была уверена, что он предложит мне сыграть еще раз, поставив на кон мешочек с заклинанием. А когда он поднялся из-за стола, поклонился и сказал, что будет с нетерпением ждать возможности сыграть со мной снова, меня охватила паника. Мой план провалился. Колдовской мешочек не заинтересовал маркиза. Но я лишь улыбнулась и сделала вид, что меня это не волнует. Я была слишком опытным игроком, чтобы сразу же выложить все карты на стол.
— Все может быть, — беззаботно отозвалась я. — Но в следующий раз мы поднимем ставки. Я люблю рисковать.
Он улыбнулся, и сердце вдруг замерло у меня в груди.
— Только не завтра вечером. Я должен вернуться в Париж. Как насчет послезавтра? Игра наедине, скажем, в моих апартаментах.
— Вы забываете о добром имени моей семьи.
— Уверен, мы найдем укромный уголок где-нибудь поблизости.
Я с любопытством уставилась на него.
— В Версале? Вы не шутите?
Он рассмеялся.
— В этом мире нет ничего невозможного.
— Очень хорошо… Только не рассчитывайте, что ваши тайные намерения осуществятся.
— Посмотрим.
Он склонился над моей рукой и повернул ее ладонью вверх, чтобы запечатлеть поцелуй в самой ее серединке. Я вдруг ощутила в животе острый укол желания. Должно быть, он почувствовал, как забилось мое сердце, ведь пальцы его лежали на моем запястье. Одарив меня долгой улыбкой, он поклонился и вышел из комнаты.
Ровно через день, вечером, он привел меня от дворца к небольшому гроту в саду. На ветках дерева были развешаны крошечные фонарики. На столе стоял изящный фарфоровый сервиз со столовым серебром и канделябр на три свечи. По обеим его сторонам высились два кресла с высокими спинками, изогнутыми резными подлокотниками и шитыми золотом бархатными подушечками для сидения. На лужайке был расстелен прелестный персидский ковер, и на нем стоял обитый золотой тканью диван с разбросанными по нему золотистыми бархатными подушечками.
— У меня нет слов, — сказала я, оглядываясь по сторонам.
Маркиз улыбнулся.
— Обычно вы за словом в карман не лезете.
Я сделала вид, что обиделась.
— Знаю, знаю. Незамужним девушкам полагается быть покорными и скромными, больше слушать и меньше говорить. Какая досада, что я — совсем не такая. Вы это хотели сказать?
— Какая досада, что вы — не покорная и скромная, или что вы более не девственница?
Я склонила голову к плечу.
— Вам не кажется, что вы задаете неподобающие вопросы?
— Почему бы вам не называть меня Людовик?
Я внутренне содрогнулась. Нет, я не смогу заставить себя называть его так. Людовиком звали короля, и мне казалось, что это имя несет в себе тень зловещей угрозы.
— Это чересчур уж фамильярно, вы не находите? Мы с вами знакомы всего несколько дней.
— А у меня такое ощущение, что намного дольше.
Я подавила улыбку.
— Это — комплимент или оскорбление?
— Что вы, конечно же, комплимент.
— Быть может, вы сумеете выразить это изящнее? — предложила я.
— Прошу прощения. В следующий раз я приложу все усилия.
— Сподобитесь на рондо[155] в честь моих глаз?
— Я даже не знаю, что такое «рондо». Полагаю, это какая-то разновидность стихотворения?
— Ах вы, невежа. Это стихотворение в пятнадцать строф с двухстрочной рифмой. Кроме того, слово «глаза» очень легко рифмуется. Например, «гроза» или «небеса»…
— Как насчет «слеза»?
— Или «бирюза»? — быстро парировала я.
— Быть может, «стрекоза»?
— Видите, у вас получается очень недурно. Так что во время нашей следующей встречи я совершенно определенно рассчитываю услышать рондо о своих глазах.
Я позволила ему отодвинуть от стола кресло для меня. Маркиз вынул бутылку шампанского из серебряного ведерка со льдом и ловко откупорил ее. Я удивленно приподняла брови.
— Слуг не будет?
— Я решил, что нынче вечером буду прислуживать вам сам.
— Очень необычно, — заметила я. — А готовить вы тоже умеете?
— Это было бы чересчур уж необычно. Мне бы не хотелось причинить вред вашему здоровью.
— Восхитительно, — сказала я, осторожно пробуя суп из устриц.
— У меня очень хороший повар, — похвастался он.
Я вспомнила историю о его кузене, Великом Конде, и его поваре. Однажды короля пригласили в Шантильи, загородное имение Конде. Когда рыба не прибыла вовремя, повар зарезался разделочным ножом. Его тело обнаружил лакей, прибежавший сообщить, что рыбу все-таки доставили.
Меня охватил легкий озноб, и маркиз тут же поднялся со своего кресла и подал мне шаль, накинув ее на плечи. Большими пальцами он словно бы невзначай провел мне по ключицам, и я вновь вздрогнула. Он плотнее подоткнул шаль, укутав мне горло.
— Вы подумали обо всем, — заметила я.
— Еще шампанского?
За супом из устриц последовала confi de canard,[156] поданная с салатом из груш и грецких орехов.
— Я знаю, что вы, гасконцы, любите уток, — заявил маркиз.
— В Гаскони больше уток, нежели людей, — с деланным сожалением заметила я.
Маркиз подлил мне игристого вина, после чего убрал со стола, попросту свалив грязную посуду в корзину для пикника. Затем он откуда-то извлек большое блюдо, доверху наполненное клубникой со сливками, и две ложки с длинными ручками. Поначалу я скромно брала ягодки с самого края, но уже скоро, смеясь, сражалась с ним за оставшуюся последнюю клубничку, отталкивая его ложку в сторону.
