Валери Кинг - Покорившие судьбу
– Не уверена, – возразила Каролина. – По-моему, сердце сэра Перрана ожесточилось слишком давно, и я не верю, что теперь – даже узнав правду – он смог бы простить и возлюбить всех – тебя, Блэкторна… Нет, не верю.
– А я верю, – сказала Джулия. – Не может быть, чтобы в нем не было совсем ничего хорошего. Хорошее есть в каждом человеке.
– Пусть так, но этого хорошего может оказаться слишком мало. Пожалуйста, будь с ним осторожнее. Если он мог позволить себе такое в твоей гостиной – боюсь, он способен на все. Но, как бы то ни было, ты должна ехать в Брюссель! Все дела я пока возьму на себя. Не волнуйся, я в точности выполню все твои указания. – Чувствуя, что Джулия колеблется, она обняла ее за талию. – Обещаю, я не подведу тебя. Ну пожалуйста, позволь мне тебе помочь!
– Ты правда этого хочешь? – сдаваясь, спросила Джулия.
– Да, очень! Но скажи, что ты будешь делать, когда доберешься до Брюсселя? Где остановишься?
Джулия улыбнулась.
– Перед отъездом леди Тревонанс раз десять уговаривала меня присоединиться к ней, и я очень надеюсь, что, увидев меня в Брюсселе, она не станет открещиваться от своего любезного приглашения.
Когда главное решение было принято, сестры вместе отправились в контору, где хранились хозяйственные книги, и углубились в подробное обсуждение всех вопросов, связанных с домом и «Оливией». Вскоре прибыл секретарь, и все указания были повторены еще раз в его присутствии. Потом Джулия сообщила об отъезде Хетти, своей новой служанке, и девушка спешно начала готовиться к дороге и укладывать в чемоданы и сундуки лучшие платья леди Блэкторн.
Ради соблюдения приличий на время отсутствия Джулии для младших сестер была нанята компаньонка – обедневшая родственница леди Каупер.
Теперь, чтобы чувствовать себя вдали от дома более или менее спокойно, Джулии оставалось лишь поговорить с Элизабет об ее планах в связи с постигшим ее друга несчастьем. Однако в ответ на все расспросы Элизабет заявила, что никаких планов нет: она, конечно, могла наобещать сестрам с три короба – отрезать косу, тайком пробраться в Алжир, – но, в конце концов, не такая же она дура, чтобы все свои обещания выполнять. Впрочем, глядя на сестру, Джулия и сама видела, что она стала гораздо спокойнее, чем пару дней назад. Видимо, она смирилась с тем, что у нее нет возможности облегчить страшную участь своего друга. Что ж, по крайней мере, можно было не волноваться о том, что Лиззи выкинет какую-нибудь глупость.
Прощаясь, сестры плакали, а Каролина сказала вслух то, что все знали, но до сих пор как-то не придавали значения: после маминой смерти сестры еще ни разу не разлучались, ни на один день.
– Вот и все, – прошептала Аннабелла, выразив этими словами повисшую в воздухе грусть. – Теперь мы никогда уже не будем вместе, как раньше. Я это знаю.
У Джулии мурашки пробежали по спине, и она обняла заплаканных сестер, всех троих по очереди. Она тоже это знала – то ли оттого, что ей самой так хотелось быть с Эдвардом, то ли из-за Элизабет, тосковавшей по другу, то ли из-за Каролины, которая под бременем ответственности вдруг повзрослела и стала как будто даже выше ростом. Как бы то ни было, но, садясь в карету, Джулия понимала, что, когда они с сестрами встретятся в следующий раз, все уже будет не так.
Как загадочна и непостижима жизнь, думала она, покачиваясь на сиденье и не отрывая взгляда от сестер: с каждым оборотом колес их силуэты все больше сливались между собой. Жизнь казалась ей сейчас чередой не связанных между собою встреч, разлук, хороших и дурных поступков, ослепительных и тусклых дней. Вот и ей приходилось сегодня прощаться со своими родными, со страной, в которой прожила всю жизнь. Что-то ждет ее в чужом, незнакомом Брюсселе?
25
Брюссель, Нидерланды
14 июня 1815
Сэр Перран отдернул легкую прозрачную занавеску и выглянул из окна своей спальни. Перед ним лежала западная окраина Брюсселя – нидерландской столицы. На булыжные мостовые, на крыши домов, построенных в стиле барокко, падали косые лучи заходящего солнца. На протяжении многих веков центр столицы составляли Верхний и Нижний города, которые еще недавно отделялись от окраин крепостным валом. Вал был длиною в пять миль и имел семь ворот. Но несколько лет назад Бонапарт приказал его снести, и теперь на его месте проходили широкие улицы, а Верхний и Нижний города начали постепенно сливаться с прочими районами столицы.
Обыкновенно сэр Перран, как и вся приезжая европейская аристократия, снимал для себя комнаты в Верхнем городе. На сей раз, однако, он предпочел поселиться неподалеку от площади Гранд-Пляс в Нижнем городе, где его никто не знал. В Верхнем городе светская жизнь била ключом, особенно сейчас, когда вся Европа готовилась к нанесению ответного удара по Бонапарту. Человеку такого ранга, как сэр Перран, наивно было бы рассчитывать, что он сможет остаться там незамеченным.
Кроме того, он предпочитал, чтобы племянник не знал о его приезде – во всяком случае, пока.
От солнца, которое медленно клонилось к закату, взгляд сэра Перрана скользнул вниз, к линии горизонта между домами. На несколько миль к югу и к западу от Брюсселя тянулся так называемый Суанский лес – буковый лес, посаженный еще при австрийских Габсбургах. За ним располагалось обширное поле, на котором, по всем сведениям, союзники должны были скоро сойтись с французами в решающей схватке. Вот уже несколько дней сэр Перран, как и все в Брюсселе, пытался угадать, с какой стороны появится Наполеон со своими войсками. Пока что прусские и объединенные британско-голландские армии заняли все подступы к столице с юга.
Каждый день из Англии прибывали все новые и новые силы. Полки – ветераны Пиренейской кампании только что приплыли из Америки, но были уже здесь. У одного только Блюхера, командующего прусскими войсками, было сто тринадцать тысяч солдат да еще тысяч восемьдесят у Веллингтона. Даже в таком составе союзники предположительно превосходили французов числом, а ведь, по слухам, в сторону Брюсселя уже двигалось полумиллионное подкрепление, составленное из армий других европейских держав.
Поэтому, уверяли все, Брюсселю ничего не грозит. Однако сэр Перран имел на этот счет несколько иное мнение, в равной степени опиравшееся на сведения его шпионов и на его собственное природное чутье. Бонапарт, считал он, не может не знать о столь крупномасштабной переброске сил, поэтому здравый смысл подскажет ему нанести удар раньше, чем они доберутся до Брюсселя, то есть в самые ближайшие дни. Дело осложнялось еще тем, что союзники, возможно, несколько переоценивали свое численное превосходство.
