Патриция Райс - Грезы наяву
Когда вечерами в кабинете Алекса стали появляться разные люди, с которыми он подолгу разговаривал, Эвелин даже обрадовалась. Он делал то, что считал нужным, значит, и ей не мог запрещать. Вот если бы еще их интересы совпали…
Но на быстрые результаты рассчитывать не приходилось. Кроме как от Дейдры, помощи ждать было не от кого. Мать решила, что ей лучше на время уехать с сестрой и племянницей к родственникам, а не мозолить глаза новобрачным и убитой горем вдове. Эвелин начала было отговаривать ее, но Аманда была из того же теста. К тому времени, когда парламент собрался на сессию, они уже уехали.
Несколько дней спустя в порт пришел один из малых кораблей компании, и Рори решил, что это подходящий случай отправиться домой, где Элисон могла бы спокойно доносить ребенка. При зтом известии Эвелин захотелось плакать, мелькнула даже дикая мысль попроситься поехать с ними. Но она лишь сжала губы и взяла Алекса за руку. В этот вечер он пораньше пришел домой, переодеться, и тоже был огорчен. Может быть, не совсем сознавая, что делает, он в ответ крепко сжал руку Эвелин.
Вечером, когда Эвелин собралась идти к себе, в салон неожиданно явился Алекс и сказал, что проводит ее. Они молча поднимались по лестницам, шли чередой темных залов. Но вместо того чтобы пройти прямо в спальню, Алекс вдруг распахнул двери в гостиную и жестом пригласил ее войти. Эвелин не знала, что думать, но спокойно смотрела, как он налил ей и себе вина.
Она не знала, стоять ей или садиться, и ждала, что скажет муж. Но и когда он начал расхаживать по комнате, осталась стоять. Если он собирался испытывать ее терпение, она ответит тем же. Эвелин внимательно наблюдала, как облаченная в элегантный сюртук фигура мужа прочерчивала комнату по диагонали. Его густые волосы были стянуты на затылке в пучок, накрахмаленные ослепительно белые кружева прямо-таки пенились на груди, а золотые пуговицы на черном сюртуке горели. И никакого шитья, к которому раньше он был так пристрастен. Сейчас он и так казался лордом, не было нужды подчеркивать это.
Она и раньше не придавала этому особого значения. Ей гораздо больше нравилось то, что было собственно Алексом, — решительное выражения лица, упрямый твердый подбородок, темные огоньки в глазах, которые иногда не предвещали ничего хорошего. А одежда ничего не значила. И чего греха таить, без одежды он нравился ей гораздо больше.
Алекс наконец остановился возле камина и обернулся к ней. Эвелин показалось, что он так внимательно рассматривает нетронутое вино в ее бокале, что захотелось спрятать его за спину.
— Тебе очень плохо со мной, Эвелин?
От неожиданности она не знала, что сказать. Едва ли понимая, что делает, она поставила бокал на стол и принялась теребить оборку черного бархатного платья. В голове было пусто. Она посмотрела Алекса, и боль в его глазах подсказала ей все.
Она решительно пересекла комнату, вскинула руки ему на плечи и, чуть пригнув голову мужа, стала целовать его.
— События последних дней, может быть, утомили меня… — шептала она, скользя губами по его жесткой скуле. — А ты… ты дал мне столько счастья, что я даже представить себе не могла. Жаль только, что мы проводим так мало времени вместе…
Эвелин поняла, что он тоже отставил свой бокал. А потом все ощущения сосредоточились на ответном поцелуе. Алекс поднял ее на руки, и Эвелин всем телом прильнула к нему, вдыхая знакомый и уже такой родной запах.
— Господи, Эвелин! Я все время боюсь, что потеряю тебя. Я иногда не понимаю, почему ты до сих пор терпишь меня. Помоги мне понять, что я должен сделать, чтобы удержать тебя.
Его руки сжимали ее с такой силой, что пуговицы больно впились Эвелин в бок. Губы Алекса оторвались на мгновенье от ее губ, но она опять нашла их.
— Полюби меня, Алекс, — шептала она. — Мне нужно, чтобы ты полюбил меня. Не надо говорить об этом, просто покажи. Обнимай меня вот так, целуй… просто разговаривай со мной. Мне иногда так одиноко. И не отталкивай меня, пожалуйста…
Она просила его. Молила. Чего раньше никогда бы себе не позволила. Но теперь она понимала, Алекс готов был ей открыться, и сама она готова была на все, чтобы помочь ему. Его поцелуи обжигали, и она чувствовала, что теперь совсем застынет без них. Она опять сама нашла его губы.
К ее удивлению, сейчас он не спешил раздевать ее и нести на кровать, как случалось всегда. Вместо этого Алекс поднес ее к креслу перед огнем и усадил к себе на колени. Поцелуи его были нежными, едва ощутимыми, а пальцы как бы невзначай касались груди.
— Я обещал, что ты не станешь графиней еще много лет. Я и сам так думал… Мне так не хватает его… В душе осталась пустота, и я не знаю, чем заполнить ее. Когда-то я очень хотел этого титула. Думал, что вполне его заслуживаю. Думал, тогда люди будут становиться передо мной навытяжку. Самонадеянный дурак!.. Эверетт терпеливо учил меня, что означает быть Грэнвиллом. Просто и ненавязчиво. Он был гениальным человеком. Не знаю, как он это делал, но все его уважали… Когда было нужно, он всегда приходил на помощь. У него было потрясающее чувство ответственности. А со стороны казалось, что он и не делает ничего особенного. Как у него это получалось?..
— Очень много значит опыт, — суховато отозвалась Эвелин, но тут же, словно извиняясь, поцеловала его в щеку. — Но ты — не твой кузен, Алекс. И никогда им не станешь. Да, он мог позволить себе праздность и был, конечно, гениален в том смысле, что умел перепоручать свои дела другим. Он был таким, и любили его именно за это. Человека любят за то, какой он есть… А ты другой. Слишком порывистый, решительный. Именно за это я и люблю тебя… Ты не сможешь жить так, как получалось у него. А как сможешь, я пока не знаю. И нам нужно еще много таких вечеров, чтобы понять…
Алекс, склонив голову, вглядывался в пылающее лицо жены, словно видя в нем то, чего не замечал раньше. Потом провел пальцем по щеке, потрогал завиток волос за ухом. Отсветы огня бродили по лицу Эвелин, выражение его постоянно менялось. Она становилась то до боли похожей на себя, то совсем не похожей, в голове Алекса роились воспоминания о ее словах, жестах, запахах. Он начинал понимать, что все это еще будет. Она собиралась остаться. Эта мысль немного пугала и в то же время приятно волновала.
— Я не привык, что у меня всегда есть кто-то, с кем можно поговорить, — сознался он. — Не так легко сломать привычку к одиночеству. Может, я просто обольщаю тебя? У меня в этом деле богатый опыт.
На губах его появилась лукавая усмешка, а Эвелин вдруг сделалось тепло и хорошо.
— Зря стараешься. Меня уже не надо обольщать. Я не собираюсь сопротивляться. Тебе стоит только намекнуть… Но нам предстоит еще много нелегких моментов. На многие вещи мы смотрим по-разному. И тут я тебе не уступлю…
