Патриция Кемден - Роковые поцелуи
Элеонора моргнула, и по ее щеке скатилась слеза. Она прижала руку к его обнаженной груди там, где билось сердце.
– Ты не будешь в одиночестве, Ахилл, никогда.
Он взял ее руку со своей груди и поцеловал.
– Никогда, – эхом отозвался он.
Их взгляды встретились, потом быстро разошлись. Элеонора прикусила губу. Она вытащила свою руку из его ладони и резко отбросила назад– волосы. Лицо ее сморщилось, раздались всхлипывания.
– Эл, извини, я не хочу тебя печалить.
Еще одно всхлипывание. Элеонора спрятала лицо в ладонях.
– Мне так стыдно.
Ахилл оторвал ее руки от лица.
– Почему ты…
– Нет! – Элеонора бесцветно, самоуничижительно рассмеялась. – Нет, напротив. Я подумала, что мне бы не понравилось… Я хочу сказать, что не думала, что могу что-либо чувствовать. Я разорвана на части, но мое тело по-прежнему желает твоего. – Она сложила руки перед грудью и нервно их потерла.
Ахилл подумал, что она выглядит, словно рабыня – прекрасное оформление из всего возможного для мужчины, чтобы наслаждаться этой бренной жизнью. Ни один паша не мог бы вымолить более чувственной женщины.
Эта мысль ударила его. Разве человек, из чьего семейства он появился, не был турком? Поэтому где-то внутри, как спираль для воскурения фимиама, пришло понимание, что эта кровь действительно в нем. Он мог мечтать о гуриях, и эти мечты были бы правом его крови. Но его мечта, его гарем был занят лишь только одной женщиной, одной благородной мадьярской графиней. Ахилл провел пальцем вокруг выпуклостей груди Элеоноры. Она посмотрела ему в лицо, ее губы увлажнились и приоткрылись.
– Я хочу тебя, Элеонора, – сказал Ахилл, распростершись рядом с нею и стараясь прижаться ближе.
– Твоя спина…
Ахилл взял в ладони одну грудь и подушечкой большого пальца стал играть с ее соском. Элеонора застонала, и ее веки затрепетали.
– Хочу опрокинуть тебя на постель. – И Ахилл нежно толкнул ее вниз. Скоро она лежала на спине, обняв ногами его бедра, и каждая часть ее тела оказалась в пределах досягаемости его рук и губ. Его голос был вкрадчивым и обольстительным: – Хочу, чтобы ты открылась мне. И хочу заполнить тебя…
– Да, – простонала Элеонора. – О, да.
– Но медленно, Элеонора. Медленно. У нас впереди целая ночь.
Ранним утром стук в дверь оторвал Ахилла от снов об Элеоноре. Стук повторился. Ахилл нехотя встал с кровати. Пламя боли на его спине почти погасло, но когда он глянул на безмятежно спящий предмет своих снов, то подумал, что лосьон из Леванта принял мизерное участие в тушении пламени.
Ахилл открыл дверь и обнаружил там маленького парнишку, который обычно разжигал огонь. Мальчик протянул Ахиллу тяжелый саквояж, сонно мигнул и сказал:
– Fur mein herr.
Ахилл взял саквояж, поблагодарил мальчика кивком, тот зевнул и уковылял.
– Ммм, – пробормотала позади него Элеонора. Ахилл улыбнулся, его улыбка стала шире, когда он увидел, как соблазнительно она раскинулась на постели. Элеонора открыла глаза, и ее лицо зажглось безграничной любовью и доверием, когда она увидела Ахилла. «Такой дар», – подумал он, возбужденно вздыхая.
– Солнце встало? – спросила Элеонора, лаская Ахилла взглядом. Он подумал, что мог бы услышать ее мурлыканье, даже стоя у двери. Даже если бы его не было, он услышал бы. Элеонора улыбнулась и потянулась. – Я себя так прекрасно чувствую.
Ахилл искренне и от души рассмеялся. Снова раздался стук в дверь.
– Укройся, – сказал, хохотнув, Ахилл. – У брата Кельна здесь есть ученик. – Элеонора юркнула под покрывало и натянула его до подбородка, ее продолговатые зеленые глаза поглядывали на Ахилла через край покрывала. Любовь переполнила Ахилла от такого зрелища. Это было чувство, которое он не должен был испытывать, которое он не мог себе позволить, тем более во время…
Ахилл открыл дверь.
– Малыш, – начал он со снисходительной улыбкой – плодом его смеха и любви, – но когда он увидел, кто там стоит, улыбка исчезла под его повседневной маской.
– Мама, – сказал он, грациозно кланяясь, насколько ему позволяла это сделать монашеская ряса, обмотанная вокруг талии.
Мадам Д'Ажене для ответа потребовалось некоторое время. Она стояла перед ним, как обычно, высокая и надменная, хотя сейчас на ее лице присутствовали удивление, смущение и потрясение.
Она проследовала мимо Ахилла в комнату. Ахилл закрыл дверь и бросил саквояж, который все еще держал в руке, на пол.
– Ты выглядишь ошеломленной, – сказал Ахилл матери, вставая у кровати с Элеонорой. – Я ожидал увидеть большой триумф в твоих глазах оттого, что ты нашла нас.
Его мать посмотрела на Элеонору, которой удалось занять полусидящее положение, накрывшись до плеч покрывалом.
– Ты прекрасна, – сказала Лиз. – Неудивительно, что мой сын по…
– Мама, – прервал ее Ахилл и положил руку на плечо Элеоноре, желая не только успокоить ее, но и прикоснуться к ней, почувствовать связь с нею. Элеонора вытащила руку из-под покрывала и накрыла его ладонь своей.
Лиз подняла глаза на сына. Ахилл нахмурился, не доверяя взгляду ранимости на лице своей матери.
– Ты знаешь, я никогда не видела, как смеется твой отец. Свободно, от избытка веселья, счастья, покоя. Она дала тебе это, да? – Она перевела взгляд на Элеонору. – Ты дала ему то, что я никогда не могла дать Эль-Мюзиру. Я бы должна ненавидеть тебя за это, а? Разве не так должна поступить ревнивая женщина?
Мадам Д'Ажене восстановила самообладание и без всякого смущения прошла и села на край кровати.
– Но такие обязанности утомляют меня. – Она откинулась назад и, опершись на локоть, посмотрела на сына.
– Как мне кажется, большинство твоих материнских обязанностей утомляют тебя, – заметил Ахилл. – Например, рассказать, каким был мой настоящий отец.
Лиз выразила удивление:
– А что в этом хорошего?
– Правда всегда…
Ее потряс взрыв смеха.
– Сэр Тристан в жизни! Ты был таким смышленым, усердным малышом – я действительно время от времени чувствовала гордость за тебя, а потом ты запел эти свои трубадурские песни. Ты воспылал к ним такой страстью. Я абсолютно уверена, что Эль-Мюзир не был бы доволен, обнаружив, что он породил Тристана.
Лиз долго рассматривала Ахилла и Элеонору, ее взгляд переходил с одного на другого. Ее глаза задержались на том месте, где встретились их руки, потом она подняла взгляд на Ахилла.
Одна ее нога нервно дернулась.
– Может быть, я не была… самой лучшей матерью для тебя, – неохотно признала мадам Д'Ажене. – Как любил тебя Константин! Когда он называл тебя сыном и верил в это, я думала, что он старый дурак. Когда ты рос, из-за похожести на Эль-Мюзира, я видела только его, лишь много лет спустя я поняла, что в тебе много такого, чего не было в Эль-Мюзире. Возможно, Константин был более твоим отцом, чем я полагала.
