Мэри Патни - Волна страсти
– И ты говоришь это мне каждый год. Вот видишь, я все помню.
– Слава Богу, у нас хорошие лошади, и они быстро домчат нас до дома, – отозвалась Лавиния.
– А об этом всегда говорила Элен, – вспомнил сэр Энтони.
Наступила неловкая тишина. Взгляд Ребекки перебегал с отца на Лавинию. Этих двоих связывала многолетняя дружба, которая сейчас переросла в нечто большее. От дружбы и взаимопонимания, всегда существовавших между ними, их отношения перешли в более нежные и глубокие; каждая мелочь выдавала взаимную привязанность. Теперь, когда у Ребекки был некоторый опыт в амурных делах, она могла сказать об этом с уверенностью.
Но ее отец, постоянно винивший себя в загадочной гибели жены, не понимал своего счастья. Он явно нуждался в чьих-то советах, которые смогли бы подтолкнуть его к верному шагу. «Пусть хоть эти двое будут счастливы», – подумала Ребекка, решив вмешаться в личную жизнь отца.
– Скоро закончится срок траура по маме, – сказала она. – Почему бы вам не пожениться?
Ее слова прозвучали как гром среди ясного неба, и две пары глаз с удивлением уставились на нее.
– Мне не делали предложения, дорогая, – после долгого молчания сказала Лавиния, и на ее лицо набежало облачко.
Ребекка посмотрела на отца.
– Почему ты не сделал этого? – спросила она. – Многое связывает вас, и твой долг сделать из нее порядочную женщину.
– И это говорит моя дочь! – возмутился сэр Энтони. – Неужели у тебя не осталось ни капли уважения ко мне?
– Я еще и не тому научилась под крышей твоего дома, – не сдавалась Ребекка. – Твой новый брак не оскорбит памяти мамы. Не думаю, чтобы она хотела видеть тебя в одиночестве на склоне лет. Кто, кроме Лавинии, сможет вынести твой несносный характер капризного художника? Сомневаюсь, что найдется еще хоть одна такая женщина. После того как лорд Кимболл уйдет от нас, только Лавиния сумеет восстановить порядок в доме.
– Если ты скажешь еще хоть одно слово, я выброшу тебя из кареты и тебе придется идти пешком, – рявкнул отец, лицо которого побагровело от возмущения.
– Вот и хорошо, – огрызнулась Ребекка. – По крайней мере у меня не будет разламываться спина от этой тряски.
Отец что-то прошептал себе под нос и, отвернувшись к окну, стал смотреть на проплывающие мимо зеленые поля. В полной тишине они проехали целую милю.
– Я не просила Ребекку вступаться за меня, Энтони, – нарушила тишину Лавиния.
– Знаю, – почти грубо ответил художник. – Надеюсь, ты и дальше будешь терпеть мой характер.
– Конечно, буду. Ты же знаешь, что я всегда любила тебя.
Они беседовали, как будто находились в карете совсем одни.
– Да, – ответил сэр Энтони. – Я тоже люблю тебя с тех пор, как ты пришла в мою мастерскую семнадцатилетней девочкой. Ты была самой лучшей моделью для библейской Иезавели. – Сэр Энтони тяжело вздохнул. – Но я не заслуживаю любви такой щедрой и великодушной женщины, как ты. Я ведь и Элен любил, но всегда был плохим мужем.
– Ты был тем мужем, которого она хотела, и я хочу именно такого. Я вела себя непростительно в глазах общества, вступала в связь со множеством мужчин, и все потому, что не могла быть рядом с единственным, которого я хотела. Мы оба не святые, Энтони, и может, это к лучшему.
Лавиния протянула своему возлюбленному руку, и он судорожно схватил ее. Ребекка отвернулась и стала смотреть на проплывающие за окном ярко-зеленые луга. Она слышала, как Лавиния пересела к отцу, и они начали о чем-то шептаться.
Жизнерадостная Лавиния будет отцу лучшей женой, чем Элен с ее постоянными перепадами настроения. Только сейчас Ребекка поняла причину, почему ее родители были неверны друг другу. Оба темпераментные, неуравновешенные, со вспыльчивыми характерами, они нуждались в отдыхе друг от друга. Элен находила покой в объятиях добродушного Джорджа Хэмптона, а отца утешала Лавиния, полная противоположность его супруге. Этот брак с Лавинией будет не таким бурным, как с матерью, и, возможно, сэр Энтони обретет наконец душевный покой.
Ребекка от всей души радовалась за них. И однако, в ее сердце была пустота. Она смотрела невидящими глазами на до боли знакомые пейзажи и думала о Кеннете. Ее счастье было таким коротким, что его можно было принять за мираж, который безвозвратно растаял, чтобы никогда не повториться снова.
Кеннет хлопотал целый день в поисках плотников, маляров, штукатуров. К счастью, один из его друзей, служивший у герцога Кэндовера, порекомендовал ему отличных мастеров. Кеннет забежал и к своему адвокату, чтобы рассказать о предполагаемом замужестве своей мачехи. Последний настолько не выносил леди Кимболл, что с радостью согласился помочь Кеннету в этом вопросе.
После обеда Кеннет составил подробный список работ для Минтона. К радости Кеннета, дворецкий оказался весьма расторопным и дельным человеком. Будущему секретарю сэра Энтони не придется уделять так много времени хозяйственным хлопотам. Большую часть работы сможет взять на себя Минтон.
Покончив с делами, Кеннет приступил к чтению следующего дневника Элен Ситон. По мере продвижения вперед, когда события стали приближаться к последним дням жизни женщины, Кеннет становился все внимательнее, стараясь не пропустить неуловимого присутствия тайного недруга. Элен писала обо всем понемножку: о своей ревности, о злословии окружающих и даже о политике, но ни словом не обмолвилась о грозящей ей опасности.
Кеннет получал истинное удовольствие от чтения дневников Элен. Она была прекрасной рассказчицей, хорошо владела словом, умела в нескольких фразах обрисовать законченный портрет того или иного человека. Кеннет решил, что по прошествии лет пятидесяти, когда многих героев повествования не будет в живых, дневники можно будет опубликовать. Правда, в них было много очень личного, и семья вряд ли согласится на публикацию. Внимание Кеннета привлек абзац, мимолетно касающийся Ребекки. Он относился к тому времени, когда ей было всего два года.
«Лучше бы у меня родился сын. Господи, почему я никак не могу выплакаться? Я отчаянно скучаю по матери. Ни одно важное событие в моей жизни не проходит без воспоминаний о ней: помолвка, замужество, рождение Ребекки, и каждый раз она в моих мыслях, как будто смерть унесла ее только вчера. Я ее помню, тоскую, но плакать не могу. Возможно, еще не настало время для моих слез, или оно давно прошло, и сейчас я обречена на вечную печаль. Моя печаль как бескрайний океан, и, однако, я не могу выдавить из себя ни слезинки».
Эти слова Элен разбередили душу Кеннета. Отложив дневник, он глубоко задумался.
Ему было знакомо такое горе. Подобно Элен, он долго носил его в себе. Иногда оно притуплялось, но бессонными ночами давало о себе знать с новой силой. Ребекка научила его избавляться от мучивших его кошмаров, и он ей бесконечно благодарен.
