Жюльетта Бенцони - Ночные тайны королев
Так были уничтожены доказательства того, что гусар Ипполит Шарль и мадам Бонапарт любили друг друга…
14. Возлюбленные княгини Боргезе
Полина была младшей и любимой сестрой Наполеона. С самого детства она отличалась удивительной красотой и в двенадцать лет уже ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Родилась она на Корсике, где прожила до 1793 года, когда ее мать Летиция вынуждена была по политическим мотивам бежать с острова и искать пристанища в Марселе.
– Противный Люсьен! – надувала губки младшая из трех сестер Нунциата – тогда ее еще никто не звал Каролиной. – Если бы он не заделался революционером, нам не пришлось бы жить в этом грязном доме. Терпеть не могу Марсель!
– Не смей так говорить о старшем брате! – одергивала ее Летиция, худая изможденная женщина с тонкими правильными чертами лица. Она бы, пожалуй, казалась привлекательной, если бы не тяжелая жизнь и изнурительная работа, наложившие на нее неизгладимый отпечаток. – Твой покойный отец рассердился бы на тебя, доведись ему услышать, как ты отзываешься о его первенце!
Впрочем, доля правды в словах девочки была. Люсьен Бонапарт (кстати, единственный из братьев Наполеона, который не стал монархом) был человеком талантливым и незаурядным. Природа наградила его острым умом, проницательностью, изрядной долей честолюбия, присутствием духа и умением разбираться в самых сложных обстоятельствах. Он, несомненно, сыграл бы большую политическую роль, если бы ему не мешало соперничество Наполеона и – некоторое легкомыслие. Люсьен рано занялся политикой, став одним из лучших ораторов Корсики, и ходил в любимцах у местного властителя умов по имени Паоло, но как только этот последний чем-то не угодил Люсьену, молодой человек, не задумавшись о последствиях, принялся обличать его в своих речах. В результате всей семье пришлось бежать из родного дома в негостеприимный Марсель.
Поселились Бонапарты на грязной улочке близ старого порта, и Летиция стала работать прачкой. Нунциата помогала матери полоскать белье, а Полина и Элиза разносили его по домам заказчиков. Девочкам приходилось миновать отпускавших сальные шуточки моряков и отбиваться от тех из них, кто пытался поцеловать красоток или ущипнуть их за грудь. Полина, однако, возмущалась скорее для вида.
– Отчего ты сердишься, Элиза? – удивлялась она, когда сестра ругала наглецов. – Если они пристают к нам, значит, мы хорошенькие. Разве тебе не нравится быть хорошенькой?
Самой Полине это нравилось всю жизнь.
Когда в 1796 году после подавления бунта парижан Бонапарта назначили главнокомандующим внутренней армией Парижа, он смог наконец посылать семье деньги, и Полина с радостью начала тратить свою долю на модные туалеты. Уже тогда у нее развился отменный вкус, и никто не дал бы этой элегантной, хотя и несколько порывистой девушке ее шестнадцати лет: она казалась и старше, и опытнее, чем была. Правда, ее манеры оставляли желать лучшего, но этот упрек можно было бросить всем до единого членам семьи Бонапартов. Меттерних, к примеру, сказал как-то о Наполеоне – то ли с насмешкой, то ли с сочувствием:
– Трудно представить себе что-либо более неуклюжее, нежели манера императора держать себя в гостиной. Те усилия, с которыми он пытался исправить ошибки, возникавшие по причине его происхождения и недостатка образования, только подчеркивали его промахи. – И закончил серьезно, глядя на внимавших ему собеседников: – Мучительно было видеть, как пытается он поддерживать вежливую беседу, не забывая при этом заботиться о том, чтобы получше пустить пыль в глаза.
Но вернемся к Полине, или Полетт, как обращались к ней домашние. Когда в Марселе появился новый комиссар Директории, то он сразу навестил дом Бонапартов и сумел совершенно очаровать Полину. А между тем этот комиссар по имени Станислас Фрерон был величайшим негодяем, причем столь жестокосердым, что даже революционеры говорили о нем, что «он обессмертил преступление».
Летиция, наслышанная о кровавых подвигах Фрерона в Канебьере, где он собственноручно расправлялся с аристократами, предостерегла дочь:
– Я видела, как он улыбается тебе, а ты – ему. Но поверь: он всего лишь палач, и от него надо держаться подальше. Если бы не услуга, оказанная им Наполеону два года назад, я бы вообще запретила ему приходить к нам.
– А я слышала, – возразила маленькая упрямица, – что он пользуется у женщин большим успехом. Он красивый, и у него изумительный нос!
– Нос?! – поразилась словам дочери мадам Бонапарт. – Святые угодники, да ты у меня совсем еще дитя!
Однако ни Фрерон, ни сама Полетт так не считали. Они очень скоро стали любовниками, а потом условились, что поженятся. Но когда Полина, собравшись с духом, открыла эти планы матери, та сказала коротко:
– Моего согласия ты не получишь. Напиши Наполеону.
Писать красавица не умела, и ее просьбу передал генералу ученый Люсьен.
Наполеон лишь пожал плечами.
– Нет и еще раз нет! Он когда-то помог мне, но это не значит, что я подарю ему любимую сестру!
Полина была безутешна. Несколько месяцев она не давала покоя Люсьену, который по ее просьбе слал Фрерону в Париж письмо за письмом. Все они дышали наивностью и простотой – и все походили одно на другое, ибо сказать Полине «милому другу» было в сущности нечего.
«Нет, Полетт не может жить вдалеке от своего нежного друга. Пиши мне часто и изливай свое сердце нежной и верной возлюбленной… Ах, мое сокровище, свет моих очей! Как я страдаю в разлуке с тобой! Моя драгоценная надежда, мой кумир, я верю, что судьбе в конце концов надоест преследовать нас. Все, что я делаю, я делаю только ради тебя. Люблю тебя навсегда, навсегда, божество мое: ты мое сердце, мой милый друг…» – и так далее в том же духе.
Однажды Фрерон показал очередное послание Наполеону, но тот не внял «крику души» Полины и не согласился на ее брак со Станисласом. Обидевшись на брата, девица заявила:
– Когда-нибудь я тоже откажу ему в его просьбе. Я не знаю пока, что именно захочет он от меня, но я ему этого не дам! А если и дам, то только после долгих уговоров!
Таких двусмысленных фраз они оба – и брат, и сестра – произнесут в своей жизни достаточно, и в результате историки, причем весьма уважаемые, станут настаивать на существовании между ними любовной связи. Впрочем, о великих людях всегда ходят разнообразные сплетни, и вряд ли можно обвинять Наполеона в кровосмешении на основании таких вот, к примеру, слов, брошенных однажды Жозефиной:
– Я видела, как он обнимал ее!
Во-первых, общеизвестно, что Жозефина не выносила родственников своего мужа и с удовольствием говорила о них гадости, а во-вторых, Бонапарты были корсиканцы и привыкли выражать свои чувства более подчеркнуто и аффектированно, чем парижане.
