Натали Питерс - Опасное окружение
– Я… Мне жаль, – выдавила я.
– Господин! – ревел он.
Перед моим помутившимся взором все поплыло. Море черных лиц казалось мне одной страшной ухмылкой, ухмылкой самого сатаны. Лицо моего мучителя разрослось до неимоверных размеров, приобрело чудовищные, гротескные очертания – воплощенное зло. Затем на меня навалилась чернота. Я поняла, что умираю.
– Господин, – прохрипела я.
Он отпустил меня, и я упала на землю, жадно глотая воздух. Возле костра суетились какие-то люди. Через некоторое время Хеннесси схватил меня за волосы и притянул голову к коленям.
– Держите ее кто-нибудь, – рявкнул он. – Вы, Айра и Джесс, хватайте за руки.
Они закинули мне руки за голову. Я обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и увидела, как Хеннесси вытаскивает из огня раскаленный докрасна кусок железа. Он нес его ко мне.
Я закричала так громко, будто от одного лишь крика душа моя унесется из тела. Я продолжала кричать, когда услышала шипение и почувствовала запах паленого мяса. А потом пришла боль, боль заполнила меня всю, закружила, понесла и бросила в спасительное забвение.
Я очнулась от страшной боли, будто раскаленное железо все еще жгло меня. Я попыталась заговорить, но слов не было, заплакать, но не было слез. Я открыла глаза. Марта Хеннесси стояла надо мной, сжимая в руках стакан.
– Выпейте, – ласково предложила она. – Это смягчит боль.
Марта и худая седая негритянка, старушка Анна, помогли мне сесть. Я выпила немного бренди и только тогда осознала, что лежу на соломенном тюфяке в каморке у Анны. Лицо Марты еще раз качнулось передо мной. Она опустилась подле меня на колени. В глазах ее не было ненависти – одна лишь безысходность.
– Вы уже несколько дней, как болеете, – сказала мне она. – У вас была лихорадка. Мы думали, вы умираете.
Анна дотронулась до повязки у меня на спине. Я застонала и вцепилась в руку Марты.
– Мы должны перебинтовать рану. Пожалуйста, потерпите. Он… он не должен был этого делать. Он не имел права. Вы ведь даже не…
Марта понизила голос, и я заметила, что Анна перестала работать, прислушиваясь.
– … вы даже не негритянка, – шепотом закончила Марта. – Он не человек, он мразь. Он взбесился, когда обнаружил, что вы сбежали. Он чуть не убил меня. Думал, что я вам помогла. Боже, прости мне мои прегрешения. Бог да простит всех нас и поможет нам всем.
Марта опустила голову и заплакала.
Я отвернулась. Ноша моей собственной беды была так велика, что я не могла сострадать чужому несчастью.
– Я должна была предвидеть все, когда выходила за него замуж, – надломленным голосом сказала Марта. – Он был упрямым и вспыльчивым, но я думала, что он романтик. Он работал на ферме моего отца. Мы были людьми обеспеченными, даже богатыми. Эдвард хотел доказать, что и он чего-то стоит. Он заработал на одной махинации кое-какие деньги и вернулся за мной. Отец ненавидел его. Мы с Эдвардом бежали. И с того момента, – вздохнула она, – у нас не было ни одного счастливого мгновения. Он как-то сказал мне, что не желает ни у кого ходить в должниках. Но он никогда не любил меня, как я теперь понимаю. Он не мог поверить в то, что отец после смерти не оставит нам ни пенни. Я думала, Эдвард сойдет с ума. Он рассчитывал на деньги отца. В глубине души, – Марта печально улыбнулась, – я была рада, что он так задет. Я успела его возненавидеть. Я ненавижу его сейчас.
После ухода Марты я сказала Анне:
– Ты поможешь мне бежать? Прикроешь меня? Я притворюсь больной. Он сюда не ходит. Он никогда не узнает.
– Он заходит сюда каждый день, – хмуро возразила Анна. – Смотрит на вас и ухмыляется, как дьявол. Вы хотите, чтобы нас всех заклеймили, мисси? А сейчас ложитесь-ка и закройте глаза. Вы немного помешались от боли и обиды, только и всего. Поспите, а я пока сварю супчику. Не говорите больше о побеге. В следующий раз он наверняка вас убьет.
– Надеюсь, – сказала я. – Я так жить не могу. Уж лучше умереть.
Я закрыла глаза. Капитан Фоулер достал меня из своих адских глубин. Таково его возмездие. В Эдварде Хеннесси он нашел своего верного последователя.
Со временем рана затянулась. Я уже безболезненно могла дотронуться до шрама рукой. Латинская буква «R» – от английского «Runaway», что значит «Беглая». Итак, я заклеймлена на всю жизнь. Из-за Жоржетты и Арнольда. Из-за того, что я любила Гарта Мак-Клелланда, а он меня предал. Я знала, что больше его не увижу, и не жалела об этом. Он, он был первопричиной всех моих бед и несчастий.
Пришла зима. Рабы большую часть времени проводили в хлипких хижинах, безуспешно стараясь согреться. Мы с Анной грелись у нашего маленького очага, растирая озябшие руки; заткнули щели в стенах под окнами и дверью ветхим тряпьем, чтобы защититься от холодных северных и западных ветров. Ветер с гор продувал хижину насквозь. К середине января землю покрыл толстый слой снега. Вместе с холодами пришел и грипп. Он унес почти половину рабов и одну из дочерей Хеннесси – маленькую Сару. Я подозревала, что потеря рабов огорчила его куда больше, чем смерть собственного ребенка. Хозяин отсутствовал на ферме неделями, ставил капканы и стрелял зверя, чтобы весной привезти мех в Уилинг и продать на аукционе. Он мог не беспокоиться: зимой никто из рабов и не помышлял о бегстве, понимая всю самоубийственность затеи: в нашей одежде и обуви любой из нас уже через несколько часов пребывания на улице превратится в ледышку, да и по сугробам далеко не уйдешь.
Временами рабы собирались вместе. Мы разговаривали и пели. Я рассказала свою историю, рассказала о Франции и о «Красавице Чарлстона». Многие узнали капитана Фоулера. Чернокожие слушатели качали головами, дивясь превратностям судьбы, занесшей меня на эту забытую Богом ферму. Я в подробностях расписала им красоты замка Лесконфлеров, свою привольную жизнь у Лафита. Рабы охали и ахали, слушая рассказы о моих пиратских забавах. Лафит был для них настоящим героем, как, впрочем, и для меня.
Я рассказала моим товарищам по несчастью и о восстании рабов на Гаити, о том, как черные сбросили своих белых угнетателей. Этим рабам не пришлось убегать, чтобы обрести свободу: они добыли ее для себя и своих детей сообща, раз и навсегда, вырвали ее у белых хозяев, пусть ценой собственной жизни.
Когда я закончила рассказ о гаитянах, лица моих слушателей засветились надеждой.
– Но их были сотни, – возразил Аира, – а нас осталось только около двадцати.
Мечта о свободе гасла, стоило лишь подумать о Хеннесси, его собаках и ружьях.
Я обвела взглядом собравшихся.
– Да что вы! – воскликнула я. – Он всего лишь человек! Он один, а нас много! И такого негодяя, пожалуй, не сыскать. Почему вы так трусливы?
