Эйлин Драйер - Искушение любовью
– Итак, это и есть вторая половинка знаменитых близняшек Фергусон, – раздался голос от двери.
Алекс заскрежетал зубами.
– Прости, что злоупотребили твоим гостеприимством, старик, но выбор у нас был весьма ограничен.
Фиона, прикрыв плечи кителем своего опереточного мундира, с прищуром посмотрела на остановившегося в дверях незнакомца в вечернем костюме и спокойно сказала:
– Я не уверена, что мы знакомы, как не уверена, рада ли вас видеть, сэр.
Обернувшись, Алекс заметил воинственный блеск в ее глазах, а Дрейк удивленно вскинул левую бровь и, в полупоклоне прижимая руку к сердцу, с усмешкой произнес:
– Я безутешен, леди Фиона! Позвольте представиться: я Маркус Дрейк.
– Да-да, – пробормотала она. – Я поняла. Наслышана, весьма…
Дрейк больше не улыбался.
– А я о вас.
Алекс бросил на него предостерегающий взгляд – услышать сейчас, при Фионе, что именно ему удалось узнать, совсем не хотелось.
Фиона между тем поставила свой стаканчик на прикроватный столик и поудобнее устроилась среди подушек.
– Хотелось бы все-таки услышать то, что вы знаете, да и Алексу это будет небезынтересно, к тому же поможет сэкономить время. А коль скоро мы здесь, может, отдашь ему часы, Алекс? Или они у Чаффи?
– Часы? – сразу насторожился Дрейк. – Откуда взялись какие-то часы?
– И не только, но мы с тобой поговорим об этом позже, когда я закончу здесь, – ответил Алекс.
– Мне почему-то кажется, что нам следует все выяснить прямо сейчас.
– Не знаю, доложил ли тебе Чаффи, – повернулся к нему Алекс, – но мне удалось сегодня ночью заполучить коллекцию ценностей, а среди них, похоже, и материалы «Львов». И если ты не хочешь, чтобы они оказались в огне, дай мне время оказать помощь мисс Фергусон.
– Эти бумаги из дома Хоузов, – тихо добавила Фиона, сделав длинный глоток из своего стаканчика. – Из проклятого дома Хоузов.
На этот раз у Дрейка приподнялись обе брови, что выдавало крайнюю степень удивления.
– И в этой коллекции есть компромат на тебя, Найт?
– Есть. Я, естественно, отберу эти бумаги.
– И те, что касаются твоего отца?
Алекс нахмурился и пристально посмотрел Дрейку в глаза.
– Похоже, что тебя не удивляет наличие таких материалов.
– Ну, обвинение в измене выдвинуто против вас обоих. И потом… как бы это сказать… поездка в Санкт-Петербург была не совсем его идеей.
На несколько мгновений Алекс замер с раскрытым ртом.
– Так ты знал? – вымолвил он наконец. – И ничего не сказал мне?
По лицу Дрейка нельзя было понять, что он раскаивается.
– Имелись кое-какие подозрения. В отношении твоего отца и твоей жены.
Алекс начал подниматься, одновременно отодвигая стул, но Дрейк предостерегающе поднял руку:
– Не валяй дурака, парень. Речь идет не о каких-то жалких слухах, а о государственных тайнах. Мы поговорим об этом, когда ты спустишься ко мне вниз.
– С удовольствием. Но моего отца ты оставишь в покое.
Фиона открыла глаза и взяла Алекса за руку.
– Это не совсем то, что мы с тобой решили.
Алекс обернулся и увидел ее испуганные глаза. Она опасалась за него! И это в то время как сама подвергается смертельной опасности, в том числе из-за того, о чем недавно рассказала ему. Горько улыбнувшись, он поднес ее руку к губам и благодарно поцеловал.
– Я бы не вмешивался на вашем месте, мисс Фергусон, – медленно, будто в раздумье, проговорил Дрейк. – Ведь как минимум двое покойников в Эдинбурге вам хорошо известны.
– Мне об этом тоже известно, причем от самой леди, – вмешался Алекс, устремив на Дрейка блеснувший гневом взгляд. – Так что, если в чем-то не уверен в данном случае, тоже можно будет обсудить.
Видимо, решив, что с него достаточно, Дрейк неожиданно широко улыбнулся и, не говоря ни слова, вышел из спальни. Все внимание Алекса вновь переключилось на Фиону, но она даже не посмотрела на него: казалось, вообще его не замечала, – а с печальной улыбкой проводила взглядом Дрейка, будто пытаясь обнаружить след страха, который остался после него. Ее чуть приподнятая рука лежала совершенно спокойно и напоминала нежным элегантным изгибом лебединую шею. Глаза потеряли обычный блеск и в неярком утреннем свете казались серыми. Алекс с трудом отогнал тревожное предчувствие.
Внезапно он решил, что не хочет слышать продолжение исповеди: пусть ее тайны, сколь бы ужасны они ни были, остаются при ней. Он готов помочь ей разрешить связанные с этими тайнами проблемы, понимает, что именно ему предстоит найти способ, как это сделать, однако только сейчас осознает, что у Фионы есть тайны, которые лучше навсегда оставить в прошлом, в темных нишах эдинбургского моста. Но решать ей.
Алекс взял графин и наполнил оба стаканчика. Фиона, казалось, даже не заметила этого – держала свой в руках, рассеянно барабанила по нему пальцами и невидяще смотрела куда-то вдаль. Он ждал.
– Мей всегда была очень красива, – вдруг начала она, не глядя на Алекса, будто продолжая прерванный рассказ. – Я старалась ее прятать, но она была слишком необычной. Еще в пору раннего детства окружающие восхищались ею и останавливались, чтобы полюбоваться.
Фиона на мгновение замолчала и опустила глаза, будто что-то разглядывая на коленях, а когда вновь заговорила, ее голос стал спокойным и ровным:
– Так вот. Один банкир, очень влиятельный и весьма уважаемый семейный человек, активный прихожанин местной церкви, однажды утром, когда мы шли к себе из лавки аптекаря, увидел Мей.
Глаза Фионы наполнились слезами. Алекс, стараясь как-то поддержать, взял ее за руку и немало удивился, насколько сильно были сжаты ее пальцы. Взгляд ее оставался прежним – рассеянным, безжизненным, безнадежным.
– Я держала ее за руку, потому что улица, по который мы ходили, была довольно оживленной: того и гляди угодишь под повозку или лошадиные копыта. Ей тогда было одиннадцать.
Пожалуй, еще никогда Алекс не испытывал такой бессильной ярости. Захотелось схватить что-нибудь, разбить, разломать и втоптать осколки в землю. Он готов был вступить в кровавую схватку с каждым стервятником, который мучил таких девочек, с каждым «добрым христианином», который поворачивался спиной, делая вид, что ничего не замечает, с каждым политиком, который заботится лишь о собственном благополучии, а до брошенных на улицах несчастных детях ему нет дела. Алекс понимал, что таких слишком много, и с болью осознавал, что Фи, сама того не желая, была втянута в паутину насилия и запуталась в ней.
Но Мей! Мей до сих пор видит мир сквозь призму восприятия своей сестры; Мей, прожив год под мостом, до сих пор нуждается в поводыре.
– Он стал… появляться постоянно, – продолжила Фиона, и голос ее теперь был приглушенным и слегка хрипловатым. – Шел за нами. Заговаривал с ней. Дарил разные безделицы – игрушки, сладости. А потом один из моих друзей как-то сказал, что случайно слышал, как банкир подговаривал какого-то громилу разделить нас и… украсть Мей. Больше я ждать не могла.
