Кэтрин Коултер - Невеста-наследница
— Ко мне, ко мне…
Ее чувства взмыли до головокружительных высот, и она очутилась в волшебном мире, который отныне будет принадлежать ей. Потом ее плоть успокоилась, и пальцы Колина остановились, теперь они больше не воспламеняли ее страсть, а помогали ей остыть.
— О Боже, — прошептала она. — О Боже… Колин, это было так чудно.
— Да, — сказал он, и в его голосе была мука и вместе с тем — огромная радость. Не сводя глаз с ее лица, он наклонился и поцеловал ее легко и нежно. Как прекрасно это выражение растерянности, изумления и волнения в ее голубых глазах. Оно радовало его, радовало до глубины души.
Синджен глубоко вздохнула. «А как же его удовольствие?» — подумала она. Ведь он не получил от нее никакого удовольствия. А что, если сейчас он сделает ей больно? О нет. Он больше никогда не сделает ей больно. Но как же все-таки быть с его удовольствием… Биение ее сердца замедлилось, глаза сами собой закрылись. К удивлению и досаде Колина, в следующее мгновение она уже крепко спала.
Он еще долго сидел перед камином, обнимая ее, глядя то на нее, то на угасающий огонь и пытаясь понять, что же эта женщина с ним сделала.
Проснувшись на следующее утро, Синджен обнаружила, что улыбается. Это была довольная, глуповатая улыбка, вызванная одной-единственной мыслью — мыслью о ее муже. О Колине. О, как же она его любит! Внезапно у нее екнуло сердце, и улыбка сползла с ее лица. Вчера вечером она сказала ему, что любит его, что полюбила его сразу, как только увидела — а он ничего ей не ответил. Но зато он подарил ей такое невероятное наслаждение, что она желала, чтобы оно никогда не кончалось.
И все же она сказала ему, что любит его, а он ничего не сказал в ответ.
Что ж, пусть она и дура, что сказала, — ей все равно. Теперь ей казалась нелепой сама мысль о том, что она может что-либо утаить от него. Она ему небезразлична, он к ней привязан — в этом она убедилась. Теперь он знает, что она любит его. Если это даст ему какую-то власть над ней — что ж, так тому и быть. Если он использует эту власть, чтобы причинить ей боль, — пусть будет так, она и на это согласна.
Она такая, какая есть, и тут уж ничего не поделаешь. Она жена, жена Колина. Его дал ей Бог, и она никогда ничего от него не скроет, не утаит. Потому что он самый важный человек в ее жизни.
Но когда сорок пять минут спустя она вошла в малую столовую, ее охватило такое волнение и смущение, что у нее вспыхнули щеки. Колин сидел во главе стола в непринужденной позе. В руке он держал чашку с кофе, перед ним стояла глубокая тарелка с кашей; от каши поднимался пар. Тарелка стояла на красивой льняной белой скатерти, которую Синджен купила в Кинроссе.
Ее братьев не было в комнате, их жен тоже. Не было ни детей, ни тетушки Арлет, ни Серины. В замке было полным-полно народу, и все же она и Колин почему-то оказались одни.
— Все позавтракали полчаса назад, — сказал Колин. — Я ждал, пока ты проснешься и придешь в столовую. Мне казалось, что сегодня тебе не захочется завтракать вместе со всеми.
«По-моему, дело вовсе не в этом», — подумала Синджен и вошла в столовую, гордо подняв голову и деланно улыбаясь.
Он лукаво усмехнулся:
— По правде сказать, я думал, что тебе, возможно, захочется поговорить со мной о том, что произошло прошлой ночью. Наедине, разумеется. Я опасался, что ты, быть может, разочарована из-за того, что я подарил тебе наслаждение всего один раз. Мне очень жаль, что ты так рано заснула, Джоан. Я же, будучи джентльменом, не решился разбудить тебя и заставить вновь достичь вершины плотского блаженства. В конце концов, ты едва оправилась от болезни, и мне не хотелось, чтобы тебе сразу пришлось в полной мере испытать на себе все, что несет с собой участь жены.
— Ты очень добр, Колин, — сказала Синджен и, встретившись с ним взглядом, опять залилась краской.
Он говорил с той же дерзкой откровенностью, что и ее братья, но прежде она никогда не краснела как дурочка, как бы вольно они ни выражались. Сделав над собой усилие, она вздернула подбородок и спокойно сказала:
— Я вовсе не разочарована, но я не могу не беспокоиться о тебе, Колин. Ты был слишком добр. Я обещала, что буду вести себя, как подобает жене, но вчера ты не позволил мне дать тебе никакого облегчения.
— Облегчение, — повторил он. — Какое унылое слово для обозначения неистового любовного наслаждения, с его бешеным биением крови и воплями восторга. Облегчение… Надо будет процитировать это выражение моим приятелям и спросить, что они о нем думают.
— Я бы не хотела, чтобы ты это делал. Ведь это касается только нас двоих. Ну, хорошо, я возьму назад это самое «облегчение» и попробую выразиться в духе моих братьев. Колин, я сожалею, что у тебя не было повода вопить от избытка наслаждения.
— Вот это уже лучше. Но почему ты думаешь, что я не получил никакого удовольствия? Я видел, как ты достигла наивысшей точки блаженства, Джоан. Я видел, как синева твоих глаз сначала стала ярче, а потом они затуманились, стали отрешенными, и это было очаровательно. Я мог чувствовать твое наслаждение, потому что ты дрожала и стонала от моих ласк, а когда ты, целуя меня, закричала, уверяю тебя, я сам был готов завопить от восторга. Вместе с тобой.
— Однако так и не завопил, — напомнила она, садясь на свое место.
Он посмотрел на нее с выражением, которого она не поняла, и буднично осведомился:
— Ты будешь есть кашу?
— Нет, только гренки.
Он кивнул и встал из-за стола, чтобы подать ей завтрак.
— Нет, Джоан, не вставай. Я хочу, чтобы ты поскорее набралась сил.
Он налил ей кофе и поставил перед ней блюдо с гренками. Затем без всяких предисловий сжал рукой ее подбородок, приподнял лицо и впился в ее губы. Сначала его поцелуй был неистово страстным, потом стал иным, нежным. Когда он наконец отпустил Джоан, ее глаза были затуманены истомой, руки повисли и она бессильно прислонилась к нему.
— Филип сказал мне, что простит тебе ложь, если ты как следует его попросишь, — сказал он и снова направился к своему месту во главе стола. — Похоже, он прекрасно тебя понимает. Он сказал, что ради моего спасения ты готова пройти сквозь огонь, поэтому твоя ложь простительна, если она помогла в достижении твоей благородной цели.
Да, Филип умный мальчик, подумала Синджен, не отрывая взгляда от лица Колина, от его губ. Ей хотелось, чтобы он сказал ей какие-нибудь нежные, ласковые слова. Чтобы показал, что он тронут ее признанием в любви. Все еще ощущая вкус его поцелуя, она смотрела на него и молчала, не зная, что сказать.
На лице Колина мелькнула и тут же исчезла страдальческая улыбка,
— Ешь, Джоан, — напомнил он, глядя на нее с непроницаемым видом.
