Марго Арнольд - Падший ангел
И я решила, что с утра первым делом займусь выяснением подробностей загадочного происшествия. Между тем мой рыцарь, собравшийся защищать меня от воображаемых опасностей, уже спал глубоким сном.
На следующий день сразу же после завтрака я отправилась проведать чудовище, солгав Дэвиду, что еду в лавку Люси Барлоу. Встретив меня, Джереми сдавленно захихикал, став похожим на злобного гнома.
– Доброе утро, Элизабет. Надеюсь, прошлым вечером Прескотт вернулся к тебе все тем же нежным и любящим мужем.
– Отвечай сейчас же, что ты ему вчера наболтал! – вспылила я. – И что это за идиотская комедия с беглым каторжником в роли управляющего? Ты что, решил обратить все в прах?
Но его по-прежнему разбирал смех.
– Это было что-то необыкновенное, – пронзительно кудахтал Джереми. – Сядь-ка, милочка, сейчас все тебе расскажу, только постарайся не запустить в меня тяжелым предметом, пока я не закончу. Ей-Богу, ничего от себя не прибавлю. Если у тебя с чувством юмора по-прежнему все в порядке, то сейчас ты увидишь саму себя с довольно забавной стороны. Ох-ох, сто лет так не веселился.
И он залился дробным смешком.
– Кстати, о комедии. Она не имеет никакого отношения к тому, что меня так насмешило, но давай начнем с нее. Адвокаты Спейхауза подозревают, что ты или ведьма, или ясновидящая. Одним словом, в тот самый день, когда к ним поступил твой запрос об управлении имуществом Артура, они получили слезную жалобу от одного из тамошних фермеров-арендаторов. Проведя расследование, адвокаты выяснили, что управляющий Спейхауза действительно безбожно жульничал с тех пор, как умер Эдгар. А нынешний владелец или слишком ленив, или слишком глуп, чтобы видеть происходящее. Юристам пришлось пустить по следу управляющего гонцов с Боу-стрит,[35] но, я думаю, он уже улизнул из страны, оставив после себя невообразимый разгром. Что касается адвокатов, то для них чудесное пришествие Прескотта было просто манной небесной. Они до сих пор поверить не могут, что нашли выход из положения, – отсюда и ликование, и жалованье повыше того, на которое мы рассчитывали. Могу успокоить тебя, основная часть состояния Артура осталась в целости и сохранности, но не это сейчас главное, и хватит об этом. – Джереми потирал руки, предвкушая удовольствие. – Переходим к сути. Явившись вчера в мою скромную обитель, Прескотт был преисполнен решимости бороться за правое дело. Не успел я и рта раскрыть, чтобы поздороваться, как он с порога заявил, что давно собирался обсудить со мной одну важную вещь. Он, видите ли, решился наконец нанести визит адвокатам Спейхауза, чтобы заявить о правах на сына. Мол, Эдгар Спейхауз уже ушел в мир иной, а потому не пострадает, если секрет истинного отцовства будет раскрыт. Короче говоря, твой Прескотт считает, что время тайн прошло. Он, понимаете ли, отец Артура и чувствует ответственность за судьбу сына.
Я разинула рот в немом ужасе. Но Джереми сделал мне властный жест рукой, чтобы я не вздумала прерывать его, и продолжал:
– Я тут же согласился с ним, сказав, что, на мой взгляд, он поступает совершенно правильно, поскольку мне и самому не очень нравится вся эта неприглядная история. И еще я сказал, что адвокаты Спейхауза будут не менее счастливы, но он все же правильно сделал, что решил сперва посоветоваться со мной, потому что я способен сделать его иск еще более весомым.
«Иск?» – спросил он, явно озадаченный. «Конечно, иск, – ответил я. – Коль скоро Эдгар Спейхауз взял на себя отцовство, вам придется доказать, что именно вы, а не он являетесь отцом ребенка. А это не так уж просто сделать. Исход дела будет зависеть от того, родился ли Артур девятимесячным или семимесячным. При родах присутствовали трое. Спейхауз уже мертв. Марта и под пыткой ни слова не скажет. Значит, остается только одно: свидетельствовать против Элизабет».
«Против Элизабет?» – переспросил он. Честное слово, ни за что не подумал бы, что могу так огорошить человека.
«Ясное дело, – втолковываю я ему. – Если вы предъявите права на сына, то адвокаты в тот же момент возбудят против Элизабет дело по обвинению в крупном мошенничестве с целью завладения имуществом Спейхауза. Но тут опасаться практически нечего. Она наверняка сошлется на какие-нибудь смягчающие вину обстоятельства, так что отделается довольно легко: подумаешь, каких-нибудь три года в Ньюгейтской тюрьме, а там пусть снова гуляет на воле. Впрочем, они могут возбудить дело и против вас, поскольку вы и после рождения ребенка поддерживали с ней связь, а значит, предположительно знали, но скрывали истину. Но стоит вам изобличить на суде своих сообщников, как обвинения против вас будут сняты».
«Чтобы я свидетельствовал против Элизабет? – ужаснулся он. – Да вы, должно быть, с ума сошли!» Нет, не могу дальше. Ей-Богу, в жизни не видал такого испуга! – Джереми задыхался от хохота. – Но я-то и глазом не моргнул. – Он перевел дыхание, вытирая выступившие слезы. – «Конечно, против нее – против кого же еще? – говорю как ни в чем не бывало. – И я окажу вам всю необходимую помощь. Пора эту Элизабет хорошенько проучить, а то попирает закон Божий и людской, думая, что делает услугу своим родным и близким. Она же всю жизнь только этим и занималась, – поддаю я жару, – и будет заниматься, если мы ее не остановим. Конечно, ее заставят возместить все доходы, что она получила с этого имения. Но у нее денег хватит, может быть, даже что-то и останется. Ваше дело правое, и я целиком на вашей стороне».
Что потом началось! В жизни не видел такого бешенства. Не будь я таким маленьким и старым, не сидел бы сейчас перед тобой. Прескотт, наверное, раздавил бы меня на месте, как лягушку. «Как! – кричит. – И у вас хватает наглости предлагать мне упечь в тюрьму мою собственную жену – эту прекраснейшую женщину на свете?!» – «Но ведь это же вы хотите предъявить права отцовства, не так ли? – говорю я спокойно. – А другого способа для этого не существует. Так что примите мой совет: уговорите Элизабет чистосердечно во всем сознаться. Только вы на это способны – она никого больше не слушается, а ради вас скорее всего согласится».
Он посмотрел на меня с лютой ненавистью. «Подумать только, – говорит, – и такому чудовищу она доверяла. Да как вы, зная Элизабет, можете предлагать такое – чтобы она сама себя в суде оговорила?» – «Но ведь мы же с вами заодно, – разыгрываю я удивление. – Ведь мы оба отстаиваем истину, разве не так? Элизабет совершила неправильный поступок, значит, должна быть наказана».
Тут он как заорет на меня: «Никаких неправильных поступков она не совершала – ни сейчас, ни раньше!» – «Нет, совершала, – гну я свою линию, – и вы совершенно правильно собирались сообщить о них адвокатам Спейхауза».
