Княгиня Ольга. Истоки (СИ) - Отрадова Лада

Из бойниц появляется несколько сверкающих острых "клювов", и в отместку защитники детинца сыпят градом снарядов по неприятелям. Несколько человек из их рядов падает, но оставшиеся повторяют огненный залп — на сей раз им удаётся поджечь двери в конюшню.

Вмиг оттуда выбегают Щука и ещё пара конюших, выливая на красного петуха, не успевшего разгореться, несколько вёдер с водой. Слуга Вещего Олега что-то говорит остальным и убегает прочь, те же запирают конный двор на засов. Не хватало ещё, чтобы испуганные шумом животные разрушили свои стойла и высыпали в панике сюда.

Бам!

Ещё один "баран" ударяет по стене у главных ворот, раз за разом становясь всё настойчивее, а враги в чёрных одеждах достают лестницы и, приставив их к укреплениям, начинают лезть на стены. Впрочем, немногочисленный гарнизон под предводительством Бранимира держится молодцом, выливая на головы мятежников горячую жижу и продолжая обстрел камнями и стрелами на обоих направлениях.

Часть штурмующих гибнет прямо на стене, часть просто падает на землю — кто замертво, а кто просто ушибшись.

— Сулицы (3)! — рявкает воевода, и пока лучники вместе с кухарками и слугами продолжают отвлекать недругов, тянет руку к поднесённому сундуку с дротиками. — Приготовились!

Ратники выбегают на открытую часть боя и хватаются за древко правой рукой, занося оружие над головой, второй же выставляют перед собой небольшие щиты. В отличие от стрел или камней, удача полёта сулицы опиралась лишь на мастерство метателя, не завися от силы или направления ветра.

— Пли!

Противники, спрятавшись за перевёрнутой набок телегой или же тоже положившись на щиты, приготовились встретить дюжину тяжёлых дротиков — и острия их с громким треском врезаются в дерево и застревают там, в пахнущей смолой лесной плоти.

— Воевода... — не смея поднимать на Бранимира глаз, обращается к нему один из новобранцев. — Сулиц немного, может, с пару дюжин ещё наберётся... Не даром мы их тратим, целясь не в сердце врагу, а в щиты?

— Просто так противника ты не ранишь, он либо прикроется, либо сбежит, — стискивает зубы опытный воин, держа наизготове второе по счёту оружие. — А вот с потяжелевшим от пронзивших его копий или вовсе треснувшим щитом тебе уже не скрыться ни от зорких глаз, ни от намётанной руки. Смотри и учись!

Словно подтверждая свои слова, швыряет он древко с острым наконечником вперёд, и последний с громким треском врезается в щит по соседству со второй сулицей. Чертыхаясь, замотанный в чёрную ткань противник опускает ставший почти неподъёмным щит — и тут же сверху по нему бьют пара стрел и третья сулица, собирая щедрую кровавую дань.

Бам!

Синее пламя на сторожевой башне гаснет, а упрямый таран пробивает стену у главных ворот, врезаясь в образовавшуюся трещину с исступлением воина, вернувшегося после длительного похода в объятия любимой супруги.

Бам! Бам!

Тотчас же внутрь хлынула толпа из противников с короткими мечами и топорами, а навстречу им — дюжина охранявших ворота ратников. Воины на стене разворачиваются лицом ко двору, беря осаждающих на прицел и натягивая тетиву луков до предела, до ощущаемого в воздухе вибрациями звона.

— Не стрелять! — кричит и чертыхается Бранимир. — Своих заденем!

Обернувшись, он замечает, как у вторых ворот инициатива тоже переходит к неприятелю: по стенам карабкаются люди в чёрном, атакующие немногочисленных ратников и слуг. Вот срывается вниз добродушная Лада, храбрая прачка, бок о бок стоящая с воинами. Вот кричит, пронзённый копьём, совсем ещё мальчишка лет четырнадцати...

В первых рядах воевода бежит на оставшуюся без обороны часть крепостной стены и рубится с негодяями. Раздаётся свист стрел — они по очереди выбивают его спутников, с громким звоном чиркает по кольчуге чей-то меч, который Бранимир с остервенением вырывает из хватки врага и продолжает сражаться.

А на подмогу павшим мерзавцам уже лезут по лестницам новые супостаты.

— Не дайте им пройти внутрь! — ревёт он медведем, пытаясь докричаться до оставшихся союзников. — Стоим до последнего!

Стиснув зубы, пожилой скандинав разгоняется что есть мочи и сбивает с ног ударом плеча хилого осаждающего, в следующее мгновение всаживая ему в сердце холодную сталь. На кровоточащего мальчишку неподалёку наседает пара противников, и Бранимир делает ещё один рывок.

Снаружи, издалека, стены детинца кажутся недосягаемыми и неприступными, но сейчас, из-под тесовой кровли и с высоты они выглядят уже не столь крепкими. Одна, две лестницы — взревев, мужчина отшвыривает их назад вместе с лезущими наёмниками, перехватывает кинжал у обидчика отрока и закалывает невысокого усача.

Второй стервец хватает воеводу за плечи и впечатывает в стену так, что в глазах темнеет, а ноги подкашиваются. Чувствуя, что он теряет сознание, Бранимир отчаянно пытается устоять на ногах, хватается одной рукой за шиворот обидчика, второй скользит по деревянным доскам. Далёкие облака в лазурном небе, сражающиеся ратники, неприятель напротив — все они колеблются, дрожат перед его взором, а глазам делается так больно, будто кто-то швырнул в них пригоршню раскалённых углей. Мягкие, точно у хмельного, ноги не выдерживают — и военачальник лишается чувств, в спину же его недруга почему-то всаживает кинжал мужчина в точно таких же, как у всех злодеев, чёрных одеждах.

— Бранимир, — шепчет он, звонко ударяя побледневшие щёки и пытаясь привести воеводу в себя. — Бранимир!

Защитники детинца зубами вгрызались в стены цитадели, отражали напор врагов кулаками и оружием, погибали, но самые опытные ратники уже почуяли — всю крепость им не отстоять. С какой-то скорбной обречённостью они стреляли по людям в чёрном, которых, казалось, стало вдвое больше, с твёрдой волей мечами рубили направо и налево наступающих супостатов на стенах и внизу, во дворе.

Немногочисленные защитники крепости держались изо всех сил, но большинство нашло смерть от рук превосходящего противника. Остатки гарнизона отступили к конюшне, где продолжили свой бой в надежде если не переломить ход осады, то хотя бы унести за собой на тот свет как можно больше злодеев.

* * * * *

Гремя тараном, последним ударом враги выбивают деревянную дверь и разносят её в щепки. Отшвыривая в сторону тяжёлые дубовые столы, бочки и прочий скарб, они врываются внутрь, напоминающие нечистую силу в своих тёмных одеяниях и с сокрытыми лицами.

Богуслава жмётся к стене и верещит от страха, закрываясь руками; Милица встаёт перед ней и хмурится, понимая, что это сражение она едва ли сумеет выиграть, Лана же безучастно, словно что-то выжидая, смотрит сначала на захватчиков, а затем переводит взгляд на дрожащего Рейнеке.

Пятеро защитников после непродолжительной схватки оказываются на коленях, но Ари, в боку которого зияет рана, до последнего не падает ниц и, тряся ногами от невыносимой боли, держится за стену и остаётся стоять с высоко поднятой головой.

— На колени!

Перед ним предстаёт невысокий мужчина с низким, хриплым голосом, а во взоре его пылает такая страшная ярость, что будь на месте лысого дружинника кто-то менее храбрый духом, то непременно бы испугался.

Бородач же отвечает незнакомцу кривой ухмылкой — и за это получает награду в виде удара кулаком в раненый бок.

— Ты, должно быть, даже не помнишь меня, — нагибается к нему, скорчившемуся от боли, мужчина и шепчет на ухо. — Не помнишь того, над кем вы смеялись и издевались? Того, кого вышвырнули в зловонную бездну?!

— Не... смей трогать его! — заикаясь, выкрикивает Ольга и крепче обхватывает пылающий факел, который в суматохе успела схватить со стены. — Не смей!

Оранжево-алые языки пламени едва не обжигают негодяя, который, недоумевая, отпрыгивает назад и мечущимися глазами смотрит на девицу. Ещё один замах — и искры сыпятся в опасной близости от одежд мужчины.

— Спалю! — дочь Эгиля делает выпад вперёд, чувствуя в своей груди щемящий страх, а в руках, напротив, невиданные силу и смелость. — Не смей его трогать! Не смей. Никого. Трогать!