Филиппа Карр - Лев-триумфатор
После этого я вернулась в постель, чувствуя сильный озноб.
Хижина стала не таким безопасным местом, как прежде. Мое происшествие привлекло к ней внимание. Джейк говорил, что надо бы перестроить ее в нормальный дом для прислуги.
Густой кустарник вокруг развалюхи разросся и все еще до некоторой степени скрывал ее от посторонних глаз. Мне нужно было как можно скорее сходить туда.
Я совсем потеряла голову.
Карлос, который, подобно Джейку, не отлучался далеко от Плимута из-за возросшей угрозы со стороны Армады, заскочил к нам повидаться с Джейком. Я искала удобного момента, чтобы незаметно отнести в хибарку еды. Но следовало соблюдать осторожность, и я осталась. Так я узнала о предсмертных страданиях двух несчастных.
Карлос, с чужих слов, рассказал о казни Бабингтона и Балларда, второго главаря заговорщиков. Виселица была установлена в поле на окраине Холборна у дороги на Сен-Жиль. Балларда казнили первым. Его сначала повесили, а потом, еще живого, обезглавили. Это происходило на глазах Бабингтона, которого постигла та же участь.
— Так погибнут все предатели! — вскричал Джейк.
Я почувствовала тошноту.
Джейк как-то странно смотрел на меня.
При первой возможности я взяла на кухне кое-какую еду и пошла в хижину.
Я обняла сына и крепко прижала к себе.
— О, Роберто, скажи, что случилось.
— Когда взяли Бабингтона, я понял, что в Лондоне оставаться небезопасно, и сбежал.
— Ты был среди заговорщиков?
— Нет… не с Бабингтоном. А если и был…
— Я поняла одно — никому из участников этого заговора не оставаться на свободе.
— Дело в том, что Вальсингаму необходимо иметь под рукой как можно больше фактов. Внезапно исчезли некоторые мои друзья. Я понял, что они арестованы. Если Бабингтонский заговор не приведет королеву Шотландии на виселицу, то они обнаружат еще некоторые заговоры. Они настроены очень решительно. Ни католикам, ни людям, причастным когда-то к заговорщикам, никому не уберечься от них. Они охотятся за нами, мама.
— И за тобой охотятся?
— Приходили в мой дом. К счастью, друзья меня предупредили. Если бы я вернулся туда, меня бы взяли. Теперь меня ищут.
— Капитан здесь.
— Знаю, видел его судно.
— Роберто, мы должны быть очень осторожны.
— Мануэла поможет.
— Мануэла умерла.
Я вкратце рассказала ему, как и почему она пыталась меня убить. Его это потрясло.
— Мама, как жизнь жестока! Кажется, эта взаимная ненависть Испании и Англии управляет самим существованием каждого из нас.
— Это — трагедия нашего времени. Уже много лет тянутся религиозные распри между католиками и протестантами. Эта вражда омрачила жизнь моей матери, не обойдя и меня. Я привела священника к умирающей Мануэле. Надеюсь, про это никто не знает.
Он поцеловал мою руку:
— Мама, я люблю тебя. Всю жизнь я надеюсь только на тебя, только тебе доверяю.
— Ты можешь и сейчас положиться на меня, сынок, ведь я — мать. Мне нет дела до религиозных распрей. Любовь — высшая ценность жизни, и ничего важнее в мире нет.
— Ты позволишь мне остаться здесь?
— Не надолго, Роберто. Эта лачуга теперь не такое безопасное место, как прежде. С тех пор, как меня здесь заперли, домочадцы обращают внимание на нее, а раньше-то никто и не замечал. Так что придется тебя куда-то переправить.
— Я вот о чем подумал, мама: если бы я смог добраться до Испании, то там разыскал бы родственников. Семья отца знает о моем существовании, значит, у меня должно быть там пристанище, не так ли? Разве отец не оставил мне наследства?
— Оставил, но это было так давно. Теперь там, наверное, другие владельцы.
— Но ведь я из их рода. Они должны меня принять.
— Роберто, как мы можем переправить тебя в Испанию?
— Я должен выбраться из Англии. Меня разыскивают, Вальсингам не даст мне уйти. Со мной расправятся, как с Бабингтоном…
В его глазах застыл ужас, как будто отразился тот страшный клочок земли около Холборна с виселицей:
Биллард и Бабингтон, подвергнутые мучительной пытке.
«Нет, — думала я, — только не Роберто! Это мой маленький мальчик, которого я качала на руках, который так радовал Фелипе и соединил нас. Нет! Никогда!»
Как жесток мир, в котором люди могут так обращаться друг с другом! Но только не с моим сыном! Я пойду на все и не допущу, чтобы его постигла участь тех несчастных.
Я должна его спасти. Нужно найти какой-то способ, как вывезти его из страны. Кто может помочь? Карлос? Жако? Джейк? Да, интересно, что я сказала бы ему? У нас скрывается Роберто. Он соучастник заговора, нужно помочь ему бежать. Что при этом сделает человек, ненавидящий испанцев? В лучше случае заколет его своей шпагой, а в худшем — сдаст властям, и тогда он обречен на мученическую смерть.
Я сказала:
— Я должна подумать. Нужно найти какой-то выход Одно ясно: тебе нельзя здесь оставаться надолго. Я постараюсь найти другое убежище.
— Мама, тебе нельзя в это впутываться. Они называют предателями всех, кто помогает католикам.
— Пусть назовут, как хотят — я должна защитить своего сына. Теперь я уйду, а ты закрой дверь и никому, кроме меня, не открывай. Я принесла тебе еду. Ты плохо выглядишь, а нужно сохранить силы.
— Я долго шел пешком, мама.
— Ешь и отдыхай, а я скоро приду, — я направилась к двери. — Запри за мной и никому другому не открывай. Запомни, тебе очень опасно здесь оставаться.
Я открыла дверь и застыла в ужасе.
Передо мной стоял Джейк.
— Действительно, очень опасно, — проговорил он, — изменникам скрываться в моих владениях.
Он вошел в лачугу и захлопнул дверь. Чувствуя, что могу упасть, я прижалась к каменной стене.
— Итак, — продолжал Джейк с таким жестоким выражением лица, какого я никогда не видела, — ты скрываешься от закона. Ты не только изменник, но к тому же еще и дурак, коли пришел сюда.
Он возвышался над Роберто. Он схватил его за плечи и встряхнул. Его рука оказалась на шпаге.
Я бросилась вперед, вцепилась в его руку и повисла на ней со всей силой. Джейк сверху свирепо взглянул на меня, как смотрел только на испанцев.
— Джейк! — взмолилась я. — Ради Бога! Это мой сын.
— Твой испанский выродок! — прорычал он. Он обнажил шпагу — я увидела блеск стали. Я пыталась разнять их.
Джейк оттолкнул меня и приставил шпагу к горлу Роберто.
— Значит, ты, негодяй, пришел сюда?
Роберто не отвечал. Неподвижный, с побледневшим лицом, он сохранял достоинство как истинный испанец. Я бессвязно молилась Богу — не протестантскому, не католическому — единому Богу любви: «Боже, спасти моего сына! Позволь ему жить. Что бы ни случилось сейчас со мной, пусть он останется жить. Помоги ему вырваться отсюда для доброй мирной жизни. Даже если я никогда больше его не увижу, неважно, только бы он жил и был счастлив».
