Николь Джордан - Ночные желания
Но когда он внимательно посмотрел на нее, в глазах мужа девушка прочла только смесь тревоги и сожаления.
— Насколько я понимаю, бабушка предлагала тебе пятьдесят тысяч фунтов за то, чтобы ты согласилась на развод, Мадлен.
— Да, — ответила она тем же слабым, срывающимся голосом.
— Я страшно боялся, что ты согласишься.
Рейн страшно боялся? Она готова была поспорить, что он и на десятую часть не боялся так, как она.
Мадлен решительно замотала головой.
— Мне не нужны деньги твоей бабушки, Рейн.
— Почему же тогда ты пообещала ей обдумать предложение?
— Я была уверена, что она действует по твоему поручению, что это ты хочешь, чтобы я согласилась на развод.
Желваки заходили у него на лице.
— Нет, я ничего об этом не знал. А если бы знал, то сделал бы все возможное и невозможное, чтобы оградить тебя от ее оскорбительного предложения. Я так сожалею, дорогая. Ее вмешательство возмутительно и непростительно.
Ненадолго зажмурившись, Мадлен глубоко вздохнула от облегчения.
— Я думала, развод пойдет тебе на пользу, — прошептала она. — Леди Хэвиленд выразила надежду, что ты найдешь себе жену, которая будет соответствовать твоему высокому общественному положению.
Выражение его лица осталось серьезным.
— Мне нет дела до того, на что она надеется. Ты же знаешь, мне плевать на бомонд. К тому же ты вполне способна вращаться в любых слоях общества: моих, ее, придворных — каких угодно.
Мадлен вздохнула, ощущая, как надежда наполняет ее сердце вместе с еще неуверенным, едва проклюнувшимся чувством радости. Может ли она ему довериться?
Но вслух девушка проговорила, запинаясь:
— Разница в социальном положении не единственная причина, по которой я полагала, что развод был бы для тебя благом. Леди Хэвиленд также сказала, что ты не получишь ни пенни ее состояния, если наш брак сохранится.
Он пристально посмотрел на нее.
— Так ты пыталась сохранить мне наследство?
— В общем… да.
Рейн явно приложил усилие, чтобы сохранить серьезность.
— Ну, во-первых, у меня есть свое собственное состояние, чтобы не зависеть от воли бабушки.
— Правда?
— Да, я очень богат. Ты разве до сих пор этого не поняла?
— Нет, — ответила Мадлен слабым голосом. — Твои сестры проявили крайнюю обеспокоенность тем, что бабушка может лишить их сыновей средств к существованию. И Фредди говорил, что она использует свое состояние, чтобы заставить тебя жениться на женщине, которую сочтет подходящей.
— Все совершенно не так. Благодаря разумным вложениям в Ост-Индскую компанию я практически так же состоятелен, как и бабушка. Так что нет необходимости жертвовать нашей семьей ради моего благополучия.
— Ох, — выдохнула она.
— Хочешь еще что-нибудь сказать?
Откровенно говоря, она хотела, но сейчас не решалась, боясь возможного ответа Рейна. Но в конце концов Мадлен все же собралась с духом.
— Ты… ты и вправду хотел сказать, что любишь меня?
Черты его лица смягчились нежностью.
— Безусловно, именно это я и хотел сказать. Я правда люблю тебя, милая Мадлен.
Нестерпимая, острая радость наполнила ее душу. Она вся трепетала от счастья.
Ее молчание побудило Рейна придвинуться к ней ближе. Он ласково обхватил ее щеку ладонью, стараясь не задеть синяк, и наклонил голову, будто бы собираясь ее поцеловать…
Но прежде чем их губы соприкоснулись, они услышали, как кто-то намеренно откашлялся. Жгучее разочарование охватило Мадлен, когда она вспомнила, что они здесь не одни — Фредди по-прежнему околачивался поблизости. Что касается лакеев Рейна, то один из них ушел отводить его лошадь на конюшню, а другой удалился на почтительное расстояние.
— Ей-богу, — заговорил Фредди-радостно. — Это было самое романтичное признание, которое мне доводилось слышать. Вы, должно быть, теперь совершенно счастливы, Мадлен. Все ваши страхи оказались беспочвенными.
Побеспокоенная нежелательными свидетелями, Мадлен отодвинулась от Рейна, а Фредди тем временем продолжал свою восторженную речь.
— Если верить слухам, Рейн — идеальный любовник. Теперь я в этом убедился лично. Мне, несомненно, следует у него поучиться…
— Фредди, старина, — Рейн твердо прервал его монолог. — Не будешь ли ты так любезен исчезнуть? Каковы бы ни были твои проблемы, им придется немного подождать. Сейчас мне нужно остаться наедине с моей женой.
— О чем речь, — отозвался Фредди, осклабившись. — Я только лишь порадовался за вас. Теперь вам самое время полностью отдаться своей любви. А я уже начал уставать от постоянных влюбленностей. И я подумал, что это ведь благодаря мне произошло ваше сватовство…
— Фредди! — рявкнул Рейн.
— Ну ладно, ладно. Меня уже нет. Но, Мадлен, когда будете свободны, прошу вас, не забудьте, что мне необходима ваша протекция перед лицом матушки мисс Мерривезер.
— Я не забуду, Фредди, — пообещала она, правда, все ее внимание сейчас было обращено на мужа.
И Рейн отвечал ей тем же. Он поднес ее пальцы к своим губам и нежно коснулся их.
— Может, продолжим наш разговор внутри, любовь моя? — спросил он. — У нас есть что обсудить наедине.
Мадлен слабо улыбнулась Рейну в знак согласия, и он, положив ей на талию свою большую теплую ладонь, повел ее вверх по ступенькам крыльца их дома, оставляя позади хлопочущего о подготовке своего экипажа Фредди Лансфорда.
Рейн провел Мадлен в свой кабинет и плотно затворил за собой дверь.
— Итак, на чем мы остановились?
Мадлен повернулась к нему в ожидании, что же будет дальше.
— Ты собирался поцеловать меня, если мне не изменяет память.
Он на мгновенье улыбнулся и вновь стал серьезен.
— Я хотел бы сделать намного больше, чем просто поцеловать тебя, дорогая. Но сначала, думаю, я должен молить тебя о прощении. За свою бабушку и, что более важно, за самого себя.
Стараясь не показывать свою печаль и обуздывая желание броситься ему в объятия, Мадлен кротко сказала:
— Не нужно передо мной извиняться, Рейн. Мне важно только знать, что ты меня любишь.
Его синие глаза смотрели на нее очень внимательно.
— Я люблю тебя, Мадлен, и не собираюсь отпускать. Но дай мне возможность объяснить, почему я был так упрям.
Ей очень хотелось услышать его объяснения, и она последовала за ним к дивану, где граф усадил ее рядом с собой.
— Должен сразу признаться: я прикладывал все силы к тому, чтобы не влюбиться в тебя, — начал он. — Честно говоря, я был полон твердой решимости больше никогда в жизни не позволять завладеть собой чувствам наподобие любви.
