Вера Рочестер - Месть еврея
— А! Ты еще в мундире и не освободился от своего арсенала: сабли, пистолета и прочих смертоносных орудий!— сказала, смеясь, Валерия и, сняв с него кивер, разгладила приставшие ко лбу волосы.
— Я спешил предупредить вас, что сейчас приедет Рудольф, и мы подождем его с завтраком. Он говорил, что вчера приехал его полковой командир для внезапной инспекции, и Рудольф со славой ее выдержал, зоркие глаза командира нашли все в порядке.
— Осторожность — мать верности,— смеясь, сказала графиня,— и я серьезно рекомендую Валерии подражать приемам правительства.
Замечание это вызвало общий смех.
— Да, расскажу вам, какой со мной был странный случай. Выходя сейчас из кареты, я заметил женщину в трауре, которая вела переговоры со швейцаром. Увидев меня, она бросилась ко мне и отрывистыми словами умоляла позволить ей переговорить с глазу на глаз, так как имеет сообщить мне важную весть — тайну. Сначала я ничего не понял из ее слов и хотел подать ей милостыню. Тогда она сказала мне, что она Марта, твоя прежняя горничная, и просит не помощи, а позволения сделать важное сообщение. Я велел привести ее к себе в кабинет, где она меня теперь ждет. Придите и вы, послушаем ее тайну.
— Марта? Добрая и верная девушка. Она покинула меня и вышла замуж. Но что она может сказать? — подивилась княгиня.
— А вот мы сейчас услышим,— сказал Рауль, вставая.— Видимо, много горя выпало на ее долю, она больна, кажется, и вид у нее расстроенный.
Когда дамы в сопровождении князя вошли в кабинет, Марта, сидевшая на стуле с беспомощным видом, встала и почтительно поклонилась.
— Что с тобой, бедная Марта?! У тебя такой изнуренный и болезненный вид,— воскликнула Валерия.
Она с глубоким состраданием смотрела на бледное, взволнованное лицо своей бывшей камеристки.
— Я не достойна вашей доброты,— проговорила Марта, целуя руку княгини,— я умираю, но по милости Божьей успею исповедать мою перед вами вину и облегчить свою совесть.
— Вероятно, украла что-нибудь,— подумал Рауль, отстегивая саблю и садясь к столу.— Говорите, моя милая, и без страха сознайтесь в том, что тяготит вашу совесть,— сказал он вслух, снимая пистолет и кладя его возле себя.
Марта хотела говорить, но дрожавшие губы не повиновались, ноги ее подкашивались, и она пошатнулась.
— Прежде всего сядьте,— сказал Рауль,— и успокойтесь. Что бы вы ни сказали, обещаю вам снисходительно выслушать признание и сохранить его в тайне. Говорите же смело. Может быть, ваша вина не столь тяжела, как вам кажется.
Водворилась минута молчания. Антуанетта и Валерия с душевной тревогой смотрели на несчастную, страшное волнение которой предвещало важное открытие.
Раулю надоела эта долгая прелюдия. Он взял со стола пистолет, вынул из кобуры и от нечего делать стал его рассматривать. Наконец, Марта отерла глаза и с трудом начала свой рассказ.
— Мой покойный муж Стефан был камердинером у банкира Самуила Мейера. В ту пору мы еще не имели необходимых средств для обзаведения хозяйством. Но неожиданное предложение банкира посулило нам состояние, обеспечивающее нам независимую будущность.
Присутствующие переглянулись с удивлением. Причем в этом признании имя Самуила?
— Гнусного поступка требовал г-н Мейер и платил за него золотом,— продолжала Марта на минуту прерванную от изнеможения речь.— Мы поддались искушению, и предательство совершилось. Но бог справедлив, рука Господняя отняла у меня все, и теперь вы видите перед собой нищую, умирающую, которая пришла покаяться вам в своем преступлении... — Она зарыдала.
— Говорите же, несчастная, что вы умыслили с проклятым жидом? — гневно спросил Рауль.
Лихорадочное нетерпение охватило всех присутствующих. Теперь никто из них не сомневался в верности сообщения, но что будет дальше? Марта с твердой решимостью встала.
— Накануне того дня, когда у вас родился ваш старший сын, баронесса Мейер тоже произвела на свет сына. Не знаю, зачем банкиру захотелось обменять детей. И вот, улучив момент, когда я была одна при княгине, банкир сам принес своего ребенка к террасе, а я отдала ему взамен маленького князя, место которого и занял сын еврея.
Последовала минута зловещего молчания. Рауль задыхался. С быстротой молнии развернулась перед ним картина и весь ряд нравственных мук, бывших последствием этого предательского поступка. Несправедливое обвинение Валерии, которую спасло от публичного скандала лишь заступничество покойной матери. Его сын и наследник похищен, а воспитывал и ласкал он сына Мейера!.. Кровь бросилась ему в голову и в глазах потемнело, рассудок его угас в припадке безумного бешенства.
— Подлая воровка! Издыхай же как собака! — хрипло, задыхающимся голосом крикнул он и, подняв бывший в его руке пистолет, выстрелил.
Раздался тройной крик. Общее возбуждение помешало расслышать детские шаги в смежной комнате и никто не заметил Амедея, который приподняв портьеру, весело сказал:
— Папа, урок окончен!
Марта же, увидя направленное на нее дуло пистолета, инстинктивно откинулась в сторону, и пуля ударила прямо в грудь ребенка. При виде Амедея, упавшего, даже не вскрикнув, Валерия лишилась чувств. Князь побледнел и вскочил, безумно глядя на мальчика, который слабо шевелился в луже крови... В эту минуту Рауль уже забыл все, что слышал, и видел лишь ребенка, которого привык называть сыном и любил, как собственного... Отбросив пистолет, он кинулся к раненому.
— Амедей, милый мой, очнись! — твердил он с мучительным отчаянием, и судорожно прижимая его к груди.— Боже милосердный! Не мог же я убить его!
Антуанетта усилием воли стряхнула сковавшее ее и лишившее слов оцепенение, кинулась к бесчувственной Валерии. Между тем выстрел всполошил весь дом и кабинет стал наполняться испуганными слугами. Страх, чтобы неосторожное слово князя или Марты не выдало тайны, вернул графине все ее хладнокровие. Она велела слугам отнести Валерию в ее комнату, а Марта, присевшая со страху за портьерой, была поручена Эльзе, преданной камеристке княгини. Затем Антуанетта посоветовала Раулю отнести ребенка в спальню, чтобы сделать скорей перевязку. После этого графиня вызвала лакея и, сказав ему, что князь нечаянно задел курок, велела ехать в гостиницу «Франция», где находился друг семьи доктор Вальтер, и просить его как можно скорей подать помощь раненому, а потом заехать к отцу фон-Роте, сообщить ему о случившемся, а также пригласить его к князю. Сделав эти распоряжения, она поспешила к постели, куда Рауль положил ребенка, а сам в мучительном отчаянии сидел в кресле. Дрожащими руками раздела графиня раненого, обмыла рану, из которой не переставала течь кровь, и положила компресс.
