Джорджетт Хейер - Роковой сон
— Успокойся, дружище, ты получишь свою Эльфриду в награду за свой боевой дух.
Не так шевалье рассчитывал завоевать любимую женщину, но что ему оставалось делать?..
— Эх, если бы жизнь была такой, какой она представлялась в далекой молодости! — устало вздохнул он, неторопливо подходя к огню и вставая около, уставившись на полыхающие поленья.
Позади был слышен торопливый обмен мнениями между сенешалем и герцогом. Фицосборн ратовал за немедленный переход к боевым действиям, в его мечтах английская корона уже украшала голову Вильгельма. Он говорил об армии и кораблях, и Рауль, прислушиваясь, осознал, что одна половина его существа уже мчится впереди сенешаля на эту кровавую войну, снедаемая страстью получить желаемое с помощью меча. А другая? Ничего, думала она, эта половина, но все же, когда услышала, как Фицосборн уговаривает герцога послать Гарольду депешу с объявлением войны, эта вторая половина решительно вмешалась:
— Безрассудный болван! Когда это наш герцог нуждался в понукании к битве? Дай совет получше или вовсе промолчи. Неужели и ты тоже не видишь в исходе этой войны ничего, кроме победы?
Фицосборн удивленно вытаращил глаза.
— А разве в христианском мире есть более грозный воин, чем Номандец?
— Нет, — ответил Рауль, — но после этой войны не будет другого, столь же запятнанного кровью, как он.
— Знаю, знаю! — отмахнулся герцог. — Рауль, мы много раз об этом говорили. Но сейчас ты меня с пути не собьешь!
Он посмотрел на сенешаля:
— Я отправлю в Англию посланца, не объявляя войны… Пока.
— Зачем же тогда посылать? — возразил Фицосборн. — Чего вы еще ждете, ваша милость? Этот человек нарушил священную клятву и опозорил вашу дочь, леди Аделу. Чего еще надо?
Герцог словно не слышал этих слов.
— Мне нужен сейчас Ланфранк, — сказал он. — Побеспокойся, чтобы в течение часа в Бек отправили гонца с пакетом. — Тут герцог заметил, что все еще держит в руках перчатки, и положил их на стол.
Первоначальная ярость уже проходила, уступая место реальным заботам: времени на бесплодный гнев тратить не следовало.
— Когда умер Эдвард?
— В пятый день января, — ответил Фицосборн. — Аббатство, где его похоронили, было освящено в День избиения младенцев[7].
— Значит, как две недели. — Герцог задумчиво барабанил пальцами по столу. — Времени прошло достаточно. Если у Тостига есть в Лондоне шпионы, то он уже знает новости и скоро мы увидим его в Руане.
Рауль поднял голову.
— Почему? — не понимая, спросил он.
Глаза герцога засветились улыбкой:
— Да чтобы попросить у меня помощи, мой друг, или совета. Вот это второе я ему и дам. Думаю… да, думаю, я могу рассчитывать, что Гарольд справится с Тостигом.
— Тостиг не настолько глуп! — воскликнул Рауль.
— Ставлю моего нового жеребца против твоего гнедого, что именно глуп, — возразил Вильгельм.
— Того жеребца, которого Жиффар привез вам из Испании? — уточнил Рауль. — А что старик Вальтер скажет на это?
— Ничего, я не проиграю, — подмигнул герцог.
— Да Тостиг прежде должен сойти с ума, чтобы обратиться к вам за помощью! Однако договорились, сеньор, ваш испанский жеребец против моего гнедого.
Можно было не сомневаться, он потерял своего коня. Едва посланцы герцога с первыми осторожными письмами только что отбыли в Англию, как в Руане появился Тостиг на покрытой пеной кобыле, а с ним и таны, сопровождавшие его при бегстве из Нортумбрии. Он рвал и метал от ярости, слишком тупой, чтобы молчать, готовый выплеснуть свой гнев и свои планы именно тому единственному человеку, которого и следовало опасаться.
Тостиг не знал ни о посланцах в Англию, ни о честолюбивых устремлениях Вильгельма, и никто из окружения герцога не позаботился его просветить. После сбивчивого рассказа последовало и требование о помощи со стороны Нормандии для свержения Гарольда.
Герцог достаточно легко со всем справился, но позже посетовал Раулю:
— Как это умудрился Годвин, который слыл всегда вполне разумным человеком, произвести на свет Божий такого дурака, просто не понимаю! Помощь Нормандии? Боже правый, ведь я единственный человек, которому бы ему не следовало ни в коем случае доверяться!
Герцогиня, которая сквозь узкое окно наблюдала за играющими в саду сыновьями, повернулась спросить, неужели Тостиг сам хочет быть королем.
— Как и многие другие, — констатировал герцог.
— И при этом просит у вас помощи? — Матильда сердито фыркнула. — Великолепно! Нормандец будет служить исполнению желаний Тостига! И что вы собираетесь предпринять?
— Использовать глупца в своих собственных целях, — решительно ответил ей муж. — Я дал ему совет, который он счел очень ценным. Тостиг, попрощавшись с женой, поплывет в Нормандию, чтобы обратиться к Гарольду Хардраде. — Он ласково коснулся своей мощной, почти квадратной рукой подбородка жены, заставив ее поднять голову, и улыбнулся. — Такой ход должен порадовать ваш изощренный ум, моя дорогая. Тостиг может, с моего благословения, напасть на Гарольда. Я думаю, что он вряд ли это переживет, зато расчистит мне путь. — Он взглянул на Рауля и встретил обращенный на себя взгляд. — Мой Страж, знаю, что бы ты хотел сказать. Тебе не по душе такое коварство, но оно приведет меня к цели.
Шевалье промолчал. Он смотрел на герцогиню и удивлялся, как она может одобрять планы мужа, которые, по всей вероятности, сделают ее сестру вдовой. Рауль вспомнил вдруг, как она и Юдит в прежние давние дни, еще в Лилле, бродили рука об руку, каштановая и золотая головки склонялись друг к другу, и зеленоглазая поверяла свои секреты голубоглазой…
Вдруг за окном послышался голос милорда Роберта, зовущий Рыжего Вильгельма. Рауль заметил, как Матильда повернула голову, прислушиваясь и улыбаясь, и внезапно понял, что об Юдит она и не думает. Сестра и молодость остались в прошлом, утонув в тумане забвения. Сейчас Матильде нужна была корона, может быть, для мужа, может быть, и для нее самой, но прежде всего для ее прекрасного сына. Шевалье предполагал, что герцогиня уже считает корону по праву своей; наверное, если бы даже ее собственный отец протянул сейчас к ней руку, она поступила бы с ним не менее беспощадно, чем герцог с Тостигом.
Оставив мужа, Матильда внимательно посмотрела на Рауля и спросила его:
— Ты против нас?
Он грустно покачал головой. Женщину это не удовлетворило, а даже слегка обеспокоило. Тогда, видя это, Рауль ответил:
— Нет, леди, я по-прежнему предан вам.
Он не мог объяснить ей, какие сомнения его терзают, не мог заставить ее понять, что сияние короны стало навязчивой идеей герцога. Да и вряд ли бы она это поняла. Как и у герцога, у нее всегда была цель впереди, но то, какими средствами будет это достигнуто, беспокоило женщину еще меньше, чем мужа.
