Джейн Фэйзер - Тщеславие
Принц Уэльский задержался на мгновение.
— Восхитительны, как всегда, дорогая. Ну и счастливчик же вы, Уорвик.
— Пока не знаю, сэр.
Принцу хотелось еще постоять, но королевская процессия неумолимо двигалась вперед, как корабль под всеми парусами, так что он был вынужден занять свое место на борту.
Октавия подавила смешок.
— Есть нечто будоражащее в мысли о том, что четыре дня назад ты был обычным уголовником и томился в Ньюгейте, а теперь болтаешь с королем и никто ни о чем не догадывается.
— Им не составит труда догадаться, если ты и дальше будешь об этом рассказывать так громко, — рассеянно упрекнул ее Руперт. Его глаза искали в нарядной толпе гуляющих брата. Машинально он прижал к ладони палец, на котором было надето кольцо с печаткой.
— Ты думаешь, он придет?
— Не сомневаюсь. А ты, Октавия, ведешь себя как неопытный заговорщик. Каждый, кто на тебя посмотрит, скажет, что у тебя есть какой-то секрет.
— Я ничего не могу с собой поделать, — пожаловалась она. — Так волнуюсь. После всех лет страданий из-за… — Она замолчала и проследила за взглядом Руперта.
По террасе шел человек, известный как граф Уиндхэм. Он постоял минуту, разглядывая через лорнет толпу, словно решал, кого осчастливить своим приветствием, затем направился к стоящей у края террасы группе дам.
Филипп был одет в костюм изумрудного цвета, на каждой щеке налеплено по мушке. Золотые кудри ангелочка прикрывал парик. Лицо было как всегда красиво, а черты как всегда безупречно правильны. Когда Филипп заметил Октавию, его рот слегка скривился, а в сланцево-серых сузившихся глазах появилось ледяное выражение. Но даже это не испортило его внешность.
Октавия намеренно почтительно поклонилась, а он столь же намеренно отвернулся.
— Похоже, джентльмен все нянчится со своей уязвленной гордостью.
— Держись от него подальше, Октавия. Никто еще безнаказанно не унижал Филиппа Уиндхэма. — По резкому тону Руперта Октавия поняла, что это приказ, но у нее и мысли не было ослушаться. От одной мысли о встрече наедине с братом Руперта у нее все холодело внутри.
— Когда ты хочешь с ним поговорить?
— Лучшего момента, чем сейчас, не представится, — ответил он с ледяной улыбкой. — Иди и расскажи все Летиции.
— Слушаюсь, милорд. Ваше слово для меня закон.
— Как бы не так. Дождешься скорее, что в аду все замерзнет, — хмыкнул Руперт и решительно направился к противоположному концу террасы.
Октавия внимательно следила за ним. Она понимала, что ее пристальный взгляд почти неприличен, но ничего не могла с собой поделать. Нужно предупредить Летицию о том, что должно произойти, чтобы скандал не застал бедняжку врасплох. Кроме того, Летиции потребуется поддержка, ведь жена Филиппа нисколько не виновата, хотя ей вот-вот предстоит лишиться и титула, и положения.
Руперт подошел к брату. Мужчины обменялись поклонами. Октавия не могла слышать, о чем они говорили, а по выражению их лиц догадаться было невозможно. Она искала в лице Филиппа сходство с его братом-близнецом, с Рупертом… вернее, с Каллумом, так она должна теперь его называть. Сходство было в глазах, линии рта. Теперь она понимала, что ее все время тревожило в облике Филиппа — ощущение знакомого, но как бы отраженного в кривом зеркале лица.
Оба зародились и развивались в одной утробе, пробились в этот мир с разницей всего лишь в несколько минут. В жилах обоих текла одна кровь, и все же они были не похожи, как только могут быть не похожи два человека.
С усилием она оторвала взгляд от того места, где должна была разыграться драма, и отправилась к Летиции.
Филипп холодно посмотрел на Уорвика:
— Как я вижу, вы снова вернулись в город. Руперт, улыбнувшись, кивнул. Подняв правую руку к кружевной пене жабо, он неторопливо поправлял бриллиантовую булавку. Изящный перстень с печаткой блеснул на солнце.
Филипп не отрываясь смотрел на кольцо. Румянец медленно сходил с его щек, и на лице застыл страх. Рука потянулась к жилету, а затем безвольно упала. Его кольцо соединено с другим. Это могло означать только одно — и теперь все становилось на свои места.
— Ты? — прошептал он. — Каллум? Другого быть ничего не могло. В голосе Филиппа, считавшего брата уже восемнадцать лет как мертвым, слышалось недоверие. Хотя каждой жилкой он чувствовал, что перед ним брат.
— Да, Филипп, — спокойно ответил Руперт. Он всегда знал, что все именно так и произойдет. Он столько лет ждал возмездия — и сейчас, довольно улыбаясь, читал в глазах брата, как мучительно тот борется со своими чувствами. В конце концов холодный расчет взял верх над потрясением и отчаянием. Сланцево-серые глаза брата сузились и сделались такими же колючими, как в тот далекий день на Бичи-Хэд.
— Здесь не лучшее место для радостной семейной встречи. — Филипп выдавил ироническую улыбку. — Может, пройдем в сад?
— Безусловно. — Повернувшись, Руперт направился в дальний конец террасы, откуда пологая лестница вела к обсаженной кустами аллее. Мускулы на спине напряглись, когда он почувствовал, что брат следует за ним по пятам, и только огромным усилием воли он заставил себя не обернуться.
— А эта шлюха, которую ты выдаешь за жену, отлично сделала свое дело, — проронил Филипп. — Где ты ее отыскал? Надо признать, она изысканнее, чем то, что обыкновенно находишь в борделях.
Руперт круто повернулся, и Филипп невольно отступил назад, наткнувшись на могучую волну гневного презрения в серых ледяных глазах брата.
— Если еще хоть раз ты отзовешься об Октавии в таких выражениях, я отрежу тебе язык. — Голос его был суров и беспощадно зол.
Филипп с застывшим от ужаса лицом прижал ладони к губам. Это выражение было знакомо Руперту с детства, когда, доведенный до крайности, до того, что исчезал страх перед наказанием, юный Каллум, физически более сильный, обрушивался на брата.
Руперт помолчал минуту, дожидаясь, чтобы его слова растаяли в горячем застывшем воздухе. Потом произнес:
— Если ты предпочитаешь оспаривать мои претензии…
— Оспаривать?! — Филипп словно выплевывал слова. — Да кто ты такой? Разумеется, я готов судиться в каждом суде королевства. Если, Каллум, ты думаешь, что я тебе все отдам, то ты просто чокнутый. Надеешься ворваться в мою жизнь и сразу стать обладателем и титула, и поместья? Прости, но ты еще глупее, чем я думал.
Руперт дал брату пощечину.
— Довольно оскорблений, Филипп, — спокойно проговорил он. — Мне на всю жизнь хватит тех, что я получил от тебя в детстве. Больше я их не потерплю.
Потрясенный Филипп поднес ладонь к пламенеющей от удара щеке и отступил назад.
— Ты осмелился меня ударить, — прошептал он.
