Анн Голон - Триумф Анжелики
— Амбруазина! Итак, Амбруазина! Это имя наполняло чарами мои ночи, оно не переставало петь во мне…
Уверенными шагами он направлялся к ней.
Зеленые глаза горели.
Она почувствовала рядом с собой эту плоть, еще очень нежную, плоть молодого человека и решила ему поверить, ибо именно этого она и жаждала долгие годы. Ее потребность в нем сотрясала ее тело, но наталкиваясь на стену демонического недоверия. И в ней происходила отчаянная борьба. Возвращенная к далекой жизни в далекие времена, где он был почти таким же, она потеряла контроль над своим разумом.
— Вы, однако, присоединились к тем, кто хотел убить меня!
— Боже упаси, мадам, я сжалился, я не стал присоединяться к жестокости, проявленной по отношению к вам в эти секунды. Поверьте.
Зрачки Амбруазины сверкали.
— Я вам не верю, — повторила она. — Я помню о вашей злобе, когда в Голдсборо я захотела вас приласкать.
— Я был всего-навсего ребенком, мадам, испуганным любовью и роскошеством плоти, которые мне были незнакомы.
— А я как раз имела намерение вас в это посвятить!
— Я просто дрожал от страха.
— Вы боялись гнева вашей матери, которая ревновала ко мне. А все из-за моей красоты, которая соперничала с ее. Она ненавидела меня, потому что ее муж увлекся мной, а еще я привлекала внимание других мужчин.
Кантор побледнел.
Ужас и отвращение комом встали у него в горле.
К счастью для него она отвернулась к зеркалу и смотрелась в него, не понимая, что выдает свой страх перед тем, что красота ее померкла. Потом она улыбнулась, успокоенная.
— Потом он все отрицал, он лгал, чтобы угодить ей. И вам тоже, бедный маленький простачок… А вы не осмелились ей противоречить… Но не слишком ли поздно вы явились просить прощения?..
Больше никогда, — поклялся он себе, — он не выслушает ни одну женщину, никогда не назначит свидания и не поверит лживым словам. И он видел, как говоря все это, она крутит между пальцами прядку золотых волос, легких и блестящих, он не мог оторвать от них взгляда, и наконец понял, что это были волосы Онорины, несколько шелковистых нитей, которые эта гарпия вырвала из головы ребенка, когда та попала в ее лапы.
«Я убью тебя, — сказал он про себя, с мрачной настойчивостью, которая питала его гнев. — Я убью тебя, Дьяволица!.. Помоги мне, Господи и поддержи!..»
— «Они» всегда сопротивлялись мне, — бормотала она. — «Они»!.. Только «они»!.. Они убежали от меня!.. Это недостойно! Это заслуживает наказания!.. Ах! Как я их ненавижу обеих! Он, на него я не сердилась за то, что он оттолкнул меня. Нет. Это все-таки мужчина. У мужчины есть все права. У мужчины есть право быть сильнее. Ибо он слабее. Я сделаю с ним все, что захочу однажды. Но женщины — нет! — они не имеют права одержать победу надо мной! Женщины принадлежат мне. Женщины или мои сообщницы или жертвы! Что касается мужчин, они не страшны. Но «они» насмеялись надо мной…
Ах! Как я ненавижу их обеих…
Стоя немного сзади, он угадал, что речь шла об Анжелике и Онорине. Жгучее негодование убивало его. Его мать! И ребенок, его сводная сестра!.. Как бы то ни было, эта девочка находилась под его защитой, потому что он был ее сводным братом, ее старшим братом.
Как это ужасное создание осмеливалось говорить о них в таком тоне в его присутствии?.. Словно она имела на это право!..
«Осторожно! — опомнился он. — Нельзя, чтобы она распознала что-нибудь, чтобы она поняла, что это меня возмущает…»
И он поймал ее взгляд, который она бросила на него в зеркало. Она старалась разгадать его чувства, готовая броситься на него, при малейшем подозрении она превратилась бы в фурию. Всплеск гнева или отвращения мог бы стать для нее знаком, что он притворяется преданным ей. У ее ног… Но нет, — думала она, — он охвачен жгучим желанием, и ему безразлично все, что не касается ее, он глух к словам, которые она произносит, словно из неосторожности, специально вызывая его гнев. При малейшем подозрении, она приговорит его к смерти.
Но она ничего не прочла в его светлых глазах. Она была удовлетворена.
Убедил ли он ее? Ему хотелось надеяться. Пот ручьем лил по спине бедного Кантора, который боялся хоть как-то проявить свои истинные мысли.
Сила воли и хладнокровие, полученные от отца, собирались в нем. Теперь он понимал суть этих качеств, которыми граф де Пейрак так часто раздражал или обижал его, ранил его детскую чувствительность, хотя он сам был таким же. Теперь он поздравлял себя, что получил эту внезапную поддержку.
Он понимал, что здесь нужно отвечать коварством на коварство и с поднятым забралом глядеть в лицо опасности.
Он сделал еще один шаг к ней.
«Пусть я буду этим человеком! — думал он. — Пусть мое тело послужит мне!.. Во имя всеобщего спасения!..»
Она видела вблизи его рот, такой изящный, такой соблазнительный, и она сдалась, когда он прошептал:
— Где?.. И когда?..
Он знал, что этот номер всегда ему удавался.
От Флоримона он научился кое-каким приемам и формулам, которые действовали безотказно.
Задыхаясь, она ответила:
— Сегодня вечером, на острове вверх по течению. Там сломанная мельница… там заросли ольхи и тополя вокруг. А ночью туман скрывает всех, кто не хочет быть узнанным. Я буду вас ждать на поляне…
45
Завернувшись в серый плащ, позаимствованный у служанки, и спрятавшись в тени мельницы, она ждала. Тысяча разных звуков, раздававшихся здесь, заставляла ее вздрагивать, и она сама удивлялась чувству тревоги и беспокойства, которое было для нее новым. Шлепки лягушек, которые прыгали с берега в воду, скрипы, шорохи, глухие крики, хлопанье крыльев на мельнице, где жили маленькие совы, — все это беспокоило ее.
Как она безрассудно поступила, что дала себя заманить. Он должен был бы давно умереть. Это было так просто, и именно это и надлежало сделать. «Нет, — повторяла она себе, — я убью его, но… после!»
И подумав так, она облизнулась. Но что-то ускользнуло от нее. Словно ее руки выпустили повод, который она прежде крепко сжимала в руках.
Откуда шло это всепоглощающее желание узнать вкус этого молодого тела, узнать о нем все, почувствовать его объятия, утонуть в глубине зрачков, напоминающих глаза соперницы, женщины, которой надлежало служить ей, а она надсмеялась над ней?
«Все. Но позже — не отступать», — сказала она себе, горя желанием, которое с каждой секундой казалось ей все более новым и охватывало ее с ног до головы.
Она услышала топот копыт.
Последние лучи заходящего солнца, уже слабые и бледные осветили белого коня и молодого героя, верхом на нем.
Почему он приехал на лошади?
Он был не от мира сего.
Она восхитилась блеском его золотых кудрей, выбивающихся из-под шляпы с перьями, и окружающих его голову сияющим ореолом.
