Патриция Кемден - Обещай мне чудо
А он не был маркграфом Карабасом, хотя его и приветствовали таким образом. Мускулы его напряглись, рука опустилась на рукоять шпаги.
Он встретился с молящим взглядом Катарины, – хрустально синий призыв, долетевший до него из-под ее шляпы. Он прищурился. Эта интрига, несомненно, родилась не сегодня утром. И его явно использовали как пешку в какой-то неизвестной ему игре. Фон Меклен однажды проделал с ним такое, и в результате сотни людей лишились жизни. В тот день он поклялся, что никогда не допустит повторения чего-либо подобного.
Спутники герцога почтительно поклонились ему.
– Милорд, – начал Александр, тоже кланяясь герцогу. – Я не…
– …готовился к встрече такого высокого гостя в долине Карабас, – закончила за него Катарина.
Герцог усмехнулся.
– Ваша одежда действительно выглядит слегка влажной, милорд Карабас. Вы позволите предложить вам смену одежды?
– Благодарю вас, нет, милорд. И я…
Один из сеньоров присоединился к герцогу:
– Едва ли можно представить себе, что кто-либо захочет, чтобы его сын облачился в придворные атласные одеяния.
– Особенно это относится к Карабасам, – присоединился к разговору другой. – Они любят битвы и ненавидят придворную жизнь с… с… э-э…
– С незапамятных времен, кажется, так было сказано, – подсказал герцог, и в глазах его замелькали озорные искорки, когда он посмотрел на молодого человека, которым прикидывалась Катарина. У Александра возникло тревожное предчувствие, будто его высочество знает, кто такая Катарина.
Человек, стоящий непосредственно рядом с герцогом, потянул за ремень, на котором была закреплена шпага, напомнив своим поведением мельника во время вынесения приговора разбойнику, напавшему на Катарину.
– Ну, что касается меня, – заявил он, не обращаясь ни к кому в отдельности, а сразу ко всем, – я здесь только исключительно из-за Карабаса. Я присутствовал на обеде, на котором подавали телятину, когда услышал, что он встал на сторону Таузенда. Очень хорошо. К тому времени, как подали салат, я понял, что у того, второго, парня, нет шансов на успех.
Человек нахмурился, погрузившись в свои мысли.
– Он мне всегда казался немного не в себе. Интересно, ел ли он устриц? Нельзя быть слишком осторожным, когда дело касается устриц, вы же знаете. – Он приподнял бровь. – А теперь омары…
Александр сжал зубы. Неужели никто не выслушает? Он глубоко вдохнул, чтобы все объяснить раз и навсегда. Но герцог опередил его.
– Надеюсь, господа, вы простите нас, если мы на минуту останемся наедине, – сказал он. Его спутники поклонились и отошли.
– Милорд Таузенд, извините, но вас ввели в заблуждение, – резко бросил Александр, стараясь сдержать свой гнев, – я сам выбираю себе союзников, и никому не позволю делать это за меня.
Герцог, усмехнувшись, посмотрел на Катарину.
– Моя дорогая, ты забыла упомянуть, что маркграф не только высок, широкоплеч и имеет волосы светлые, словно солнце, но у него есть еще и характер.
Он подмигнул Катарине, заставив ее вспыхнуть.
– О чем он говорит? – резко спросил Александр, лицо его разгорелось от гнева.
– Если тебе так уж необходимо винить кого-нибудь, вини, пожалуйста, меня, – сказал герцог Таузенд, опустив ладонь на руку Александра. – Я обманул ожидания своей семьи и своего народа. Я позволил своему личному горю встать между мной и моим долгом, и пока я даром терял время среди книг и размышлений о своем горе, мой сын… неудачник проявил достаточно рвения, чтобы заполнить пустоту. Если бы он был другим человеком, а не таким, какой он есть, может, это было бы и к лучшему. Но, увы, едва ли это станет благом для моего народа. – Он сжал плечо Катарины.
– И понадобился кто-то очень дорогой мне, чтобы указать выход из затруднительного положения, которое я сам создал из-за своего эгоизма.
Он опустил руку и, не мигая, встретил гневный взгляд Александра.
– Уже сотню лет по линии Карабасов не было мужского потомства. Твоя мать была единственной наследницей имени, которое заставляло монголов трепетать, а мавров бежать. И все же люди до сих пор замирают, когда слышат слово Карабас. И по-прежнему идут в атаку, когда впереди Карабас.
Александр взялся за эфес шпаги и щелкнул ею в ножнах.
– Делайте что хотите с именем Карабас, – заявил он герцогу. – А я направляюсь на юг, чтобы остановить вашего «неудачника-сына».
Герцог Таузенд кивнул.
– Ты уже знаешь. Мой сын хотел воспользоваться армиями этих людей, – объяснил он, указывая на ожидающих в отдалении дворян. – Когда же понял, что этому не бывать, то нанял солдат, кажется финнов, все еще скитающихся по Баварии в ожидании, что им когда-нибудь заплатят.
– У нас мало времени, – заметил Александр, сделав шаг назад по направлению к лошади.
– Мне кажется, крепость Алте-Весте достаточно лакомый кусочек, чтобы мой сын проехал мимо.
Он вздохнул и затем так поставил свою лошадь, что она встала между ними тремя и остальными.
К изумлению Александра, герцог Таузенд склонился и поцеловал Катарину в щеку.
– Да свидания, дочка. По крайней мере, один из моих детей оказался хорошим человеком. Как жаль, что я так мало для тебя сделал. Еще один повод для сожалений.
Герцог поспешно отвернулся и отдал распоряжение солдатам возобновить движение на юг. Александр схватил Катарину за руку и оттащил на обочину.
– Дочка?
Она вывернулась от него.
– А ты думал, чья я незаконная дочь?
– Я заключил из твоих слов, что твой отец умер! Почему ты не сказала мне?
– Ты не потрудился спросить. Я позволила тебе думать, как ты хотел…
– Ты…
– Ублюдок. Думаю, ты хотел употребить именно это слово.
– Черт бы тебя побрал. – Руки его сжались в кулаки. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не задушить ее. – Что бы изменилось, если бы я узнал, что его высочество твой отец? Почему ты не доверилась мне? Какое это имело значение?
Она пристально смотрела на него, и сердце ее билось громче, чем стук сапог солдат, марширующих мимо них на юг.
– Для тебя не имело бы значения, кто мой отец, – сказала она. – Если бы не…
– Если бы не что? – требовательно спросил он. – Мне никогда не было дела до того, знатного ли ты происхождения или нет. Я даже никогда не задумывался о том, чьей дочерью ты могла быть.
Он хотел протянуть к ней руку, но она застыла на полпути.
– Боже милостивый, – пробормотал он, и на смену раздражению пришло выражение ужаса. – Боже милостивый. Я никогда не задумывался о том, чьей дочерью ты могла бы быть. Или чьей сестрой…
– Только наполовину сестрой, – поправила она, и сердце ее сжалось.
