Джулия Грайс - Дикие розы
А она отказалась от любви во имя долга!
Откуда-то издалека до нее доносилось бормотание Эвери. Что-то о самородках, породе, слухах – она не вникала в смысл его слов. Казалось, он так ничего и не понял. Она знала, что скоро Эвери возненавидит ее. Он уже сейчас близок к этому. Когда однажды она попыталась помочь ему и покормить с ложки, он швырнул тарелку прямо ей в лицо. Он раздраженно говорил о костылях, которые Корри купила у доктора Кунинга, как будто это она была виновата в том, что он не может ходить без их помощи. Но самое главное – Корри удерживает его вдали от золота, мешает исполнению его заветной мечты. Именно за это Эвери отплатит ей ненавистью!
А любила ли она его когда-нибудь? Корри вспомнила тот день, когда они вместе с Эвери были в порту и смотрели, как отчаливают пароходы на Аляску. Тогда он приподнял ее лицо за подбородок, и на какой-то миг ей показалось, что сейчас он ее поцелует. С тех пор прошла целая вечность! Девочка, которую приводило в трепет его прикосновение, не имеет ничего общего с нынешней Корри!
Чтобы как-то отвлечься от этих грустных мыслей, Корри рассеянно взглянула на улицу. День близился к концу. От неказистых домиков протянулись черные длинные тени, сочетание которых со снежной белизной было даже по-своему красиво. Мимо окна прошли четверо старателей, неся на спинах тяжелые тюки с провиантом. Вероятно, они направлялись к одному из замерзших речных протоков, лелея надежду, что, может быть, на этот раз на дне корзины с гравием и глиной блеснет долгожданное золотое сияние. Доведется ли им когда-нибудь его увидеть?
Следом за ними шел еще один человек, при виде которого Корри почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Она узнала знакомое дубленое пальто. Это был Дональд. Он шагал быстро и размашисто. Его щеки раскраснелись на морозном ветру.
Дональд. Вот уже несколько дней он в Секл Сити и до сих пор не предпринял попытки встретиться с ней. Это было очень странно и совсем на него не похоже, поэтому вместо того, чтобы успокоиться, Корри волновалась с каждым днем все сильнее. Не в духе Дональда было проявлять такое смирение. Тем более что, когда они столкнулись в трактире, Корри успела понять, что он по-прежнему любит ее, если, конечно, то животное чувство, которое отразилось в его безумном взгляде, можно назвать любовью.
Корри продолжала смотреть в окно. Вдруг Дональд остановился, чтобы достать из кармана сигару и зажечь ее. Он несколько секунд держал в руке зажженную спичку, чтобы она получше разгорелась, потом поднес ее к концу сигары и, выпустив облачко дыма, бросил, все еще горящую, в снег. Потом он мельком взглянул на фасад гостиницы, перешел на другую сторону улицы и скрылся в дверях магазинчика.
Корри отошла от окна, обошла вокруг кровати, взяла с полки книгу, открыла, сама не зная зачем, прочла несколько абзацев и тут же захлопнула.
Эвери заметил ее состояние.
– Ради Бога, Корри, что ты так нервничаешь? Ходишь взад-вперед, как зверь в клетке, читаешь стоя. Займись чем-нибудь. Например, почему бы тебе не сходить и не купить провиант? Этот эскимос, которого оставил твой Куайд, мог бы помочь тебе принести…
– Эвери! – Ее терпение истощилось, но она старалась говорить спокойно. – Эвери, я уже сказала тебе, что Аликаммик может нам помочь только в одном: отвезти нас в Доусон Сити, чтобы мы могли там сесть на пароход, как только река вскроется.
Лицо Эвери побагровело.
– Теперь я понял, что с тобой происходит. Шлюха! Страдаешь без своего любовника, этого ублюдка, Куайда Хилла? Да?
Корри опустила глаза. Это невыносимо! Они терзают друг дуга, осыпают безжалостными упреками и оскорблениями. В конце концов они перегрызутся, как две крысы в одной крысоловке. Разве таким она представляла себе их будущее? Разве могла она подумать, что их жизнь будет проходить в атмосфере взаимной ненависти?
Она холодно ответила:
– Какое это имеет значение? Похоже, ты достаточно поправился, чтобы переехать в Доусон. Мы отправимся, как только я все приготовлю. Может быть, даже завтра.
Эвери насупился и поджал губы. Его лицо, обескровленное и изможденное страданиями, утратило свою былую привлекательность.
– Почему мы не можем остаться здесь хотя бы до весны?
– Не можем, и все.
Корри думала о Дональде. Она не могла чувствовать себя в безопасности, пока он так близко.
– У меня есть на это причины. Кроме того, я ненавижу этот город. Я хочу как можно скорее вернуться в Доусон. Тебе там тоже будет лучше.
– Теперь мне нигде не будет лучше. Я так понимаю, что мне остается только подчиниться? Ведь у тебя теперь все деньги. И здоровые ноги к тому же.
Вот еще один повод для ненависти! Корри молча смотрела на него. Как же странно обернулась жизнь! Она оказалась запертой в четырех стенах с человеком, который ненавидит ее и к которому она не испытывает ничего, кроме жалости и презрения. И вряд ли ситуация изменится, когда они вернутся в Сан-Франциско. О Господи, Куайд! Мысль о нем черным солнцем взошла на и без того пасмурном небосклоне ее души.
– Мы отправляемся в путь завтра же, – сказала она твердо.
Скоро стемнело, Корри зажгла свечи, и они принялись укладываться спать. Эвери не разговаривал с ней и даже не смотрел в ее сторону. Он проглотил ложку горькой настойки и поморщился, а когда Корри попыталась помочь ему раздеться, грубо оттолкнул ее. Он был похож на злобного хорька, загнанного в угол и от страха готового броситься на преследователя.
– Эвери, я ведь только хотела помочь тебе.
– Не нужна мне твоя помощь! Оставь меня, Корри. Я ведь согласился ехать с тобой в Доусон. Чего тебе еще надо? Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в мою жизнь. И когда мы приедем в Доусон…
Корри тяжело вздохнула. Он не оставляет надежды переубедить ее, когда они доберутся до Доусона. Он не откажется от своей мечты никогда, будет стремиться к ней до последнего вздоха! Он будет ненавидеть Корри, поносить ее, издеваться над ней и в то же время – строить эфемерные, несбыточные планы…
Эвери вышел из гостиницы на костылях, с которыми кое-как все же научился обращаться. Корри хотела поддержать его, но не тут-то было. На улице их ждал Аликаммик с собачьей упряжкой. При их появлении он добродушно ра-зулыбался.
Было не больше пятнадцати градусов мороза, что после лютой стужи, к которой они привыкли за долгую-долгую зиму, казалось райским блаженством.
– Мужчина ехать. Ты идти пешком, – сказал Аликаммик, выплюнув на снег коричневую табачную жвачку. В огромной медвежьей шубе он казался совсем маленьким и кругленьким. Корри подумала, что без этого жизнерадостного и надежного человечка им пришлось бы совсем туго.
– Хорошо.
