Мередит Дьюран - Скандальное лето
— О Боже, — прошептал он. — Боже, Ал… Ты убиваешь себя. Ты… — Но все, что можно было сказать, Майкл уже говорил прежде. Оставалось лишь одно… — Я люблю тебя, — с усилием произнес он. — Мои чувства не изменились. Господи, в детстве нам с тобой пришлось пройти через ад. Ты был для меня всем. Моим единственным союзником. Самым близким другом. Защитником и опорой. Мне удалось уцелеть только благодаря тебе. Разве я могу об этом забыть? Ты навсегда останешься моим братом.
Аластер угрюмо нахмурился.
— И как благородно ты выказываешь свою братскую любовь.
— Ты не оставил мне выбора. — Майкл сокрушенно покачал головой. — Аластер, ты превратился в того человека, от которого прежде меня защищал. Ты копия нашего отца, но я не наша мать. Видит Бог, ты вырастил меня не безгласной жертвой. Поэтому — да, я буду беспощаден. Я подам на тебя в суд, буду защищать свои права и выиграю. И клянусь, тот день положит конец нашим отношениям. Как ни горько говорить это, я предоставлю тебя участи отца, ибо ты заслужил ее. Ты сам выбрал такую судьбу.
Несколько долгих мгновений Аластер смотрел на брата не мигая. Потом он рассмеялся резким, глухим смехом, похожим на шорох сухих листьев.
— Как драматично. Но боюсь, ты неправильно расценил мое недоверие. Я удивляюсь твоей глупости. Ты выиграешь дело в суде? Неужели? Нет. Я сокрушу тебя. Это будет легко. И столь же легко подкупить Уэстона с Холлистером! Я плачу адвокатам, чье ремесло — быстро расправляться с подобными делами… и всегда, всегда мои противники бывают повержены.
Майкл вздохнул.
— Хорошо. Ты забыл, с кем говоришь. Я годами наблюдал твои ухищрения. Но если тебе так нравится упиваться своим всесилием, хотя весь Лондон уже злословит о том, что ты безумен, что ж, тешь свое тщеславие. Испробуй на мне свою власть.
Аластер гневно прищурился.
— Это не надо мной будет потешаться общество. Это ты собираешься вновь выставить себя на посмешище. И ради чего? Ради какой-то юбки! Что, по-твоему, скажут люди? Де Грей строит из себя шута, ломает себе жизнь из-за потаскушки, которая продает за деньги свои фотографии, валится с ног на балах, оттого что слишком много пьет, вдобавок ее любовники, как уверяют…
— Довольно! — Майкл отступил на шаг, с трудом сдерживаясь, чтобы не подскочить к брату и не свалить его ударом кулака. — Я ударил бы тебя, — процедил он сквозь зубы, — только боюсь убить, в таком ты жалком состоянии. А теперь внимательно выслушай меня. Ты говорил о женщине, которую я люблю. И в отличие от тебя она достойна любви. — У Майкла вырвался горький смешок. — Ты судишь о ней по лживым сплетням, собранным твоими соглядатаями? А ведь ты помнишь, как люди охотно верили самым чудовищным слухам, которые ходили о нашей матери. Боже милостивый! Я спросил бы тебя, где твой стыд, но, полагаю, ты потерял его вместе с рассудком! Я умываю руки, Аластер. Но клянусь, если ты хоть пальцем тронешь эту женщину, не жди пощады. Я вернусь и уничтожу тебя, жизнь покажется тебе адом.
Багровая пелена гнева застилала Майклу глаза. Он снова попятился, боясь совершить нечто непоправимое; ярость клокотала в нем.
И все же ему удалось сдержаться, и он вдруг увидел, что в Аластере пробудились наконец человеческие чувства. Растерянно моргая, герцог почти упал в кресло. Надменность слетела с него, он выглядел потрясенным.
Впрочем, Майкл не обольщался. Он уже не верил, что подобный знак предвещает неожиданную перемену.
— Я сыт тобой по горло, — тихо произнес он, обращаясь скорее к себе самому, нежели к брату. Все кончено.
Затем он повернулся и вышел.
В коридоре Джонс смерил его возмущенным взглядом. Должно быть, старый негодяй подслушивал у замочной скважины. Майкл ускорил шаг, стремясь быстрее покинуть этот дом, вдохнуть воздух, не отравленный злобой брата.
Однако наверху лестницы он неподвижно застыл, чувствуя пустоту в груди. Внизу, в холле, виднелась знакомая фигура.
Поддавшись безотчетному порыву, он скользнул в нишу, в глубине которой скрывался вход в западное крыло. Его сердце, застывшее в груди, как ком сырой глины, во время беседы с Аластером, внезапно ожило и отчаянно заколотилось.
Господи, что делает здесь Элизабет?
Джонс снова прошел по коридору в кабинет, не заметив притаившегося в нише Майкла. Довольно скоро вернувшись, дворецкий тихо обменялся с Элизабет несколькими словами, которых Майкл не смог разобрать. Потом эти двое начали подниматься по лестнице.
Аластер согласился принять посетительницу?
Мускулы Майкла невольно сжались, сердце забилось еще сильнее. Все его тело напружинилось, будто готовясь к битве. Собрав остатки воли, Майкл едва удержался, чтобы не выскочить из укрытия и не остановить Элизабет, преградив ей путь в ужасный кабинет. Марвик не из тех, с кем можно шутить. Если Аластер поднимет на нее руку… Боже, даже если он возвысит голос…
Джонс почти тотчас вернулся. Затаив дыхание, Майкл едва дождался, пока старик спустится с лестницы.
Не теряя ни минуты, он выскользнул из ниши и бесшумно бросился по коридору.
Дверь в кабинет оказалась закрыта, но в ней действительно имелась замочная скважина, вполне пригодная для подслушивания. Опустившись на колени, Майкл приник к ней ухом. Он смутно сознавал, что ведет себя недостойно, однако, черт возьми, это его нисколько не заботило. Он готов был ворваться в комнату, если Аластер вдруг позволит себе…
— Простите мне мою дерзость, — проговорила Элизабет. — Я знаю, мы не представлены друг другу. Но мне нужно обсудить с вами дело чрезвычайной важности, а оно не терпит отлагательства, так что пришлось пренебречь обычными формальностями.
Майкл понимал, что Элизабет, должно быть, потрясена видом Аластера, а тот разглядывает ее с суровой неприязнью. Однако голос ее звучал ровно и спокойно, немного холодно.
— Мне жаль это слышать, — отозвался Аластер, — поскольку, как вы можете догадаться, мое самое горячее желание — чтобы мы и впредь оставались незнакомы.
— В таком случае вежливость требует, чтобы я поблагодарила вас за то, что согласились меня принять. Но я не стану вас благодарить. Не вижу причин держаться учтиво с человеком, чье обращение с братом заслуживает лишь презрения.
Майкл взволнованно перевел дыхание. Слышать, как Элизабет защищает его, было странно и… приятно, несмотря на всю неуместность этого чувства в подобных обстоятельствах.
«Боже, что она делает здесь?»
— А вы откровенны, — заметил Аластер.
— Да, — согласилась Элизабет, — я известна своей откровенностью. Буду еще откровеннее. Видите ли…
— Вы не столкнулись на лестнице с моим братом, поднимаясь ко мне?
