Графиня Грандвелл (СИ) - Толчин Таня

Глава 5

Ульвар вышел на улицу из дома Бродди, мрачно хмурясь и озираясь по сторонам. Совершенно неясно, какая пора дня была сейчас, так как небо затянули беспросветные серые тучи, словно подчёркивая настроение конунга. Пленному Зигфриду развязали ноги, он плёлся позади, стараясь не обращать внимания на громкие окрики жителей посёлка, в которых явно читалась ненависть вперемешку с призывом Бродди расправиться поскорее с незваными гостями. Конечно же, им тут были не рады, Ульвар это прекрасно осознавал, ведь никто не будет жаловать наглых и воинственных чужаков, охочих до чужого добра. Он старался держаться с достоинством, ступая на ровную, мёрзлую почву площадки, которая предназначалась для поединков и тренировок, сжимая в руке древко своей секиры. Головная боль всё ещё беспокоила, но Ульвар не думал об этом, сейчас следовало сосредоточиться на своём противнике, который стоял напротив, буравя пристальным взглядом тёмных глаз, сверкающих в гневе из-под кустистых бровей.

— Да прибудут с нами боги… — тихо молвил Зигфрид, мрачно наблюдая за происходящим вокруг.

— Порубай его на куски, Бродди! Нечего было сунуться на наши земли! — кричал кто-то из селян. Реплики в подобном духе звучали со всех сторон.

— Проигравшим считается тот, кто первым упадёт наземь или лишится своего оружия, — громко воскликнул один из местных воинов, которому была отведена роль судьи, затем он жестом подал сигнал, призывающий к схватке.

Мужчины ринулись друг к другу одновременно, словно два огромных хищных зверя. Бродди ловко увернулся от первого удара Ульвара, которому также удалось отразить атаку. Оба конунга оказались достойными противниками, этот поединок поглотил внимание всех жителей посёлка, даже детвора, затаив дыхание, наблюдала за яростной схваткой двух матёрых воинов.

В какой-то момент Ульвар нанёс удар, невольно подставив своё правое предплечье под атаку Бродди, но мгновенно левой рукой перехватив свою секиру, атакуя заново, выбил из рук противника оружие и не удержавшись на ногах, рухнул наземь.

Толпа буквально взревела, некоторые мужчины-болельщики били кулаками и палками по деревянным щитам, создавая шум.

— Победа за чужаком! — прорычал тот воин, который являлся судьёй поединка, явно недовольный таким исходом. — Можно было бы объявить ничью и продолжить, но Бродди первый лишился оружия!

— Пусть будет всё справедливо! — взревел Бродди, пытаясь перевести дыхание. — Раз богам так угодно, я отпущу чужака живым!

Конечно же, люди посёлка этого не желали, они были бы рады разорвать Ульвара на куски, но спорить со своим конунгом никто не решался.

— Что ж, не видать тебе сегодня Вальхаллы, — процедил Бродди. — Но противник ты достойный, даже убивать тебя перехотелось. Хотя мог бы. Пошли в дом, пропустим по кружке эля, совсем уж в горле пересохло… И своего друга можешь забрать, так уж и быть, обоих пощажу.

Ульвар разрезал лезвием своей секиры толстые верёвки на руках Зигфрида, пленники молча последовали за Бродди, в сторону его обители.

Трапезный длинный стол и лавы располагались у стены, хозяин восседал по центру, Ульвар, Зигфрид, а также несколько ярлов расселись кто где, неторопливо занимая места. Женщины подносили закуски и эль, Бродди с ухмылкой наблюдал за ними.

— Вот Инга, а это Аста, мои дорогие жёны, — гордо произнёс Бродди, кивая на покорных и молчаливых женщин. — У меня ещё есть несколько наложниц-рабынь. И детишек хватает, сыновей только семеро! А сколько у тебя сыновей, конунг Ульвар?

— У меня одна дочь, зовут Сири… — молвил викинг, задумчиво провёл огромной пятернёй по медной копне волос, приглаживая их назад. — И жена у меня одна, красавица… Малинда.

— А толку с красоты, коль сыновей нет? Что за конунг без сыновей? Бери себе ещё жену, чтоб рожала! Иль наложниц можно… — назидательно вещал Бродди, прищурив свои тёмные глаза, затрагивая столь пикантную тему. Сам он уже осушил третью кружку эля, хмель постепенно развязывал языки.

— Ни с кем другим не смогу… Хороша она настолько, что иных не желаю, — вздохнул Ульвар задумчиво. — Мне моя сестрица Гудрун тоже про это постоянно говорит, чтоб с другими женщинами возлёг, да детишек много наделал…

— Неужто в твоей обители женщины командуют? — спросил ехидно Бродди, жуя кусок свинины и запивая элем. — Ишь, сестра его наставляет, слыхали?

— Коль была бы у тебя такая сестра, тоже бы наставляла! — обиженно хмыкнул Ульвар. — Уж характер таков, что всех воинов в замке построит! И хозяйка отменная! И главное, я ей доверяю…

— А замужем иль нет? Взял бы себе третьей женой, если чего… — Бродди теребил косички на своей бороде, а глаза вспыхнули любопытством.

— Замужем она… за саксом! Поначалу не хотел сестру за него отдавать, но показал он себя хорошим воином и надёжным человеком, хотя и хлипковат на вид… У них с сестрой двое сыновей-близнецов! — Ульвар плеснул себе ещё ель из небольшого бочонка.

— С саксами путаетесь? С ними осторожно надо, лживые они, лицемерные… Вот, к примеру, сбежал к нам Этельвольд, братец короля саксонского, переметнулся на нашу сторону… Слыхал, армию собрал из наших. Ну, для нас вроде бы и неплохо, новый союзник, с Эохриком общий язык нашли… Но скажи, оно-то разве хорошо, что против брата пошёл? Ранее мы для Этельвольда были злейшими врагами, а сейчас… Никогда не признаю такого короля и сторону его не приму, даже если он всех саксов перебьёт! — в размышлениях уже изрядно хмельного Бродди были какие-то рациональные зёрна, Ульвар лишь молчал на это задумчиво.

— Этельвольду нужна власть, как над данами, так и над Уэссексом, слишком на многое замахнулся, как по мне, — мрачно заключил Ульвар.

Затем последовали эмоциональные разговоры об оружии, о прошлом и грядущем, о женщинах, удел которых рожать сыновей да ублажать мужчин, как считал Бродди. Не один бочонок эля был выпит, непонятно, сколько часов длились застольные беседы…

— Рендлширский эль вкуснее, а в графстве Грандвелл божественное вино! — эмоционально хвастался Ульвар. — Коль доберусь домой, отошлю вам немного, отведаете!

— Тут уж дело к полночи… Мы проводим вас к берегу моря, там один драккар с твоими воинами остался, они не уплыли, дожидаются… хотели твоё тело за выкуп забрать, чтоб достойно погрести. Преданность всегда радует… А мы их порадуем, что ты жив! — Бродди неспешно поднялся из-за стола, слегка пошатываясь. Его примеру последовали остальные, Ульвару же вовсе было тяжко, ушибленная голова беспокоила, да ещё и хмель…

Хорошо, что хоть воздух морозный да резкий ветер на дворе, это вмиг отрезвляло. Бродди со своими воинами провели Ульвара и Зигфрида к морскому берегу, прямиком к знакомому дрейфующему на мели судну, неподалёку от которого на суше оживлённо суетились мужчины.

— Жив! Ульвар! — послышались с берега крики, преданные конунгу радостные воины торопились навстречу, их было около сорока человек.

— Жив, да хмельной! — рявкнул Бродди. Ульвар старался идти как можно увереннее, хотя ноги заплетались и приходилось иногда опираться на плечо Зигфрида, который чувствовал себя ненамного лучше.

— Мы уж думали, ты с Одином пируешь… — молвил кто-то из встречающих.

— Нет, всего лишь с нами, — хмыкнул Бродди. — Забирайте своего вожака, да уплывайте и поскорее. Мои люди злы на вас, как бы чего не выкинули, могут и драккар ваш спалить… И более в этих землях не показывайтесь!

Ульвар был безмерно рад, что остался жив. Он молча стоял на палубе своего судна, глядя в тёмное ночное небо, где в небольших просветах между плывущих облаков пробивалось сияние Луны и мерцали звёзды, он благодарил всех богов, что может опять созерцать красоты этого мира. По натуре конунг был жизнелюб, хотя смерти вовсе не боялся. Перед глазами всплыло родное личико дочери, словно светлый мираж… Как же он любил эту неугомонную девчушку, которая внешне была похожа на отца, с такими же рыжими волосами и зоркими серыми глазёнками. Малышке Сири было всего пять, но выглядела она старше своих лет, да и умом была развита не по годам. С ней в основном занималась тётка Гудрун, которая души в ней не чаяла. А вот родная мать, Малинда, к сожалению, почти не уделяла внимания своей дочери, красавица графиня относилась к своему чаду весьма прохладно, больше хлопоча о своей внешности и нарядах. Такое её поведение сильно злило Гудрун, которая не раз высказывала с горечью брату, что его саксонская жена ни на что не пригодна, кроме постели.