Идалия Аничкова - Рингильда
— Кто же спас меня в сражении? — спросил король, прервав молчание. — Я желаю знать, кто спас мне жизнь. Как жаль, что в войске нет ни одного мейстерзингера, который бы пропел мне про героя песнь.
Альберт, забыв свою природную застенчивость и скромность, выступил вперед и, становясь на колени перед королем, сказал ему, что он хотя и не мейстерзингер, но может ему пропеть песнь и рассказать о том славном рыцаре, который спас ему жизнь, так как был очевидцем всего, близь него происходившего.
Генрих выбежал из палатки, чтобы достать лютню для своего товарища; найдя лошадь Альберта, отвязал от седла лютню и через несколько минут очутился в палатке короля.
Взяв в руки лютню и настроив ее, Альберт запел импровизованную им песню:
Пораженные наши подались бойцы,
Лишь король остается на месте.
Поскорее сомкните ряды, храбрецы,
И ударьте на недруга вместе!
Под властителем взвился вдруг бешеный конь:
В благородного пуля вонзилась.
Видно, гибелен, меток был вражий огонь!
Конь за землю навзничь повалился.
Вдруг смятенье! На черном коне боевом
Рыцарь в жаркую битву влетает.
Он сражался, закованный в черной броне,
С страшной силой рубился мечом.
Неподвижно, подобно гранитной стене,
Он стоял над своим королем.
И бесстрашно глядят на толпу он врагов,
И бестрепетно их поджидает.
Он стоял, словно черная мгла облаков,
Когда небо кругом все пылает.
Двадцать ран получил он в жестоком бою,
И из них кровь потоком струилась.
Но по-прежнему грудь подставлял он свою.
Пока помощь к нему не явилась.
— Кто же этот рыцарь? — спросил король, очень довольный импровизациею юноши.
— Мой господин, рыцарь dominus Эйлард! — отвечал Альберт.
— Это самый храбрый мой воин, защита нашего народа. Ты его, должно быть, скоро увидишь. Скажи ему, что я ему обязан своею жизнью и этого никогда не забуду.
Альберт встал на колени, поцеловал руку короля и заплакал.
— О чем ты плачешь, мальчик? — спросил его король.
— От радости!
— Ступай и ухаживай за ним, — сказал король и, положив руку на голову мальчика, сказал:- Смотри, привези мне его здоровым в замок Вордингборг. Мы вас будем ждать обоих.
— А когда он меня спросить, где ваше величество находитесь, что мне ему ответить? — спросил уже смелее Альберт.
— Скажи ему, что мы едем в Киль и с нетерпением будем ожидать своего друга и избавителя!
Мальчики, которым теперь надобно было расстаться, бросились в объятия один другого.
— Прощай, Альберт! Прощай, Генрих! Когда то мы с тобой увидимся! — говорили они сквозь слезы.
Лицо графа Галланда, присутствовавшего при этой сцене, сделалось мрачным.
— Довольно! — крикнул он на Альберта. — Как вы худо воспитаны; король болен, а вы смеете его так долго беспокоить.
Он рассердился на мальчика за то, что тот смел напомнить королю о рыцаре dominus Эйларде.
Он посмотрел вслед выходившему из палатки мальчику и подумал: «Ты-то что вмешиваешься не в свое дело? Ведь я могу раздавить тебя, как муху. Ты и не знаешь, кто я такой: я внук короля! Во мне течет королевская кровь, и я во всяком случае стою ближе к нашему монарху, чем твой рыцарь, спасший ему сегодня жизнь!»
— Зачем ты кричал на этого мальчика? — спросил его король.
— Потому что он этого заслуживает. Он очень дурно воспитан, как и все пажи рыцаря dominus Эйларда. Какая смелость так свободно говорить с вашим величеством и петь еще песни!
— А мы находим, что эти мальчики прекрасно воспитаны. В них видна правдивость, чистосердечие, любовь и благодарность к тем людям, которые старались развить в них сердечный качества. В этом и должна заключаться вся задача воспитания юношей.
Затем король сказал графу:
— Ты будешь сопровождать нас в Киль. Там мы будем вне опасности. Где же герцог Оттон фон Люнебург. Мы и на него рассчитывали.
— Ваше Величество, он взят в плен графом Генрихом Шверинским.
— Опять несчастье! — сказал король и опечалился. — Наш благородный племянник в плену. Сегодня мы лишились двух близких нам людей, которые из за нас подвергнуты столь сильным страданиям! — Поднял руку к небу, он воскликнул: — Но мы отомстим!
Генрих чувствовал себя весьма несчастным в обществе графа Галланда, столь враждебно отнесшегося сперва в его господину и потом к его другу Альберту, но нечего было делать. Нужно было ехать в Киль, и он утешил себя мыслью, что и там может быть полезным своим друзьям.
* * *Шествие медленно подвигалось вперед; все поселяне берегли рыцаря Эйларда, как святыню. Воины, несшие его, боялись причинить ему неумышленно страдания. Рингильда тихо, молча следовала за ними.
На зеленой траве перед ее домом воины поставили шатер, в который они внесли раненого.
Небо казалось красным, как будто зарево пожара освещало его своим багровым светом.
Там вдали из леса доносился до пустынной теперь деревни говор отдыхающих и готовящихся к ночлегу воинов и бряцание их оружия, повторяемое эхом лесов.
Ночь наступила тихая, полная неги. Рингильда сидела у ног раненого и с нетерпением ожидала отца Хрисанфа, который должен был ей принести лекарство из монастыря. Своего брата, Альберта, Рингильда уложила спать в комнате тетки Эльзы и теперь она осталась с раненым.
Больной был в беспамятстве и девять дней находился между жизнью и смертью.
Каждый день на заре двери монастыря открывались и отец Хрисанф выходил оттуда, медленно шел по мягкому, покрытому росою, зеленому лугу, боясь пролить каплю благотворного зелья. Он направлялся к избушке Эльзы, бережно неся в глиняной посуде отвар целебных трав для больного. Рингильда ждала его с нетерпением и, глядя в окно, думала, что он идет слишком медленно.
«Еще одна минута терпения, и он придет сюда! Вот он уж недалеко, вот и совсем близко», — думала Рингильда.
— Ах! как ты медленно шел сюда! — воскликнула молодая девушка. — Я жаждала тебя видеть, как умирающий солдат жаждет капли воды перед смертью.
Монах, придя в шатер, молча поставил горячий отвар на траву. Он не ответил Рингильде, потому что сперва нужно было осмотреть раны больного. Альберт, стоя близь него, помогал ему делать перевязку.
Осмотрев раны больного, отец Хрисанф сказал:
— Слава Богу, раны заживают; завтра девятый день; если он придет в себя, лихорадка спадет, то останется жив. — Потом отец Хрисанф принялся обмывать раны больного, который все еще находился в бессознательном состоянии. Но по выражению его лица было видно, что он не страдает более в той же степени. Запекшаяся в его ранах кровь была удалена и не жгла более его наболевшего тела. Спокойный сон сменил тревожный, болезненный.
