Зия Самади - Избранное. Том 1
— Подгоняйте коня, афандим! — обернулся он к ехавшему следом Пазылу.
— Наш просвещенный афанди боится упасть. Видите, вцепился в луку седла, — с лукавой усмешкой сообщил третий охотник — Сопахун.
— Братец, ведь вы сами не можете влезть в седло, вам нужны двое помощников, — огрызнулся Пазыл и, понукнув коня, поравнялся с Ходжаниязом.
— Понравилось ли на охоте, афандим? — спросил тот.
— Очень интересно, Ходжа-ака!
— Лучшая охота — с соколом. Бог даст, увидите.
Всадники поднялись на крутой холм, спешились и тот же час расслабили подпруги. Мокрые от пота кони, освободившись от тяжелой ноши, встряхнулись.
— Чернохвостые! — Четвертый охотник по имени Самсакнияз ткнул вперед кнутом. И в самом деле, к вершине следующего холма неслись вскачь три косули.
— В какую стрелять? — спросил, заряжая ружье, высокий.
— В ту, что сзади!
— Нет, она брюхатая, вон как бежит! Стреляю в переднюю.
Едва косуля взбежала на вершину холма, как раздался сухой треск ружья и косуля, несколько раз подпрыгнув, свалилась.
— Хороший шашлык будет! Беги, Сопахун!
Не успел высокий сказать эти слова, как Сопахун, передав кому-то поводья своего коня, рванулся с места.
— Плохой стрелок не охотник. — Высокий начал привычно расчесывать короткую черную бородку…
Огонек впереди все отдалялся. Охотники, с тех пор, как заметили его, уже миновали два холма, поднялись на третий, а призывный огонек, казалось, светился еще дальше.
— Ночной огонь всегда обманчив. Подгоняйте коней!
Пазыл, увлекшийся охотой и не думавший об отдыхе в течение целых трех дней, сейчас едва держался в седле. Ныли кости, слипались глаза.
— Афандим, как вы там? — вопрос прервал сон Пазыл а.
— Ничего, Ходжа-ака!
— Уснете, а ноги останутся в стремени!
— Не беспокойтесь, Ходжа-ака, афанди люди чуткие, — нарочито бодро ответил Пазыл, но голос выдавал усталость.
— Нашему афанди-ака хоть и не по себе, но виду он не подает, — подбодрил товарища Сопахун.
— Еще дней пять охоты, и афанди-ака будет готов, — поддел Самсакнияз.
— Этот Самсакнияз, пока не стяну его с седла и не засуну в хурджун, как козла, не поверит в мои силы, — опять огрызнулся Пазыл, вызвав одобрительный громкий смех высокого всадника — Ходжанияза.
Под небом Кумула и Турфана Ходжанияз был известен всякому — и не только как меткий стрелок. С семи лет не сходил он с коня, всю жизнь занимался охотой, — сейчас ему было около шестидесяти, хотя на вид давали не больше сорока. Острые глаза, крепкое тело, быстрые движения подчеркивали его дикую силу, да он, пожалуй, и сам верил в свою исключительность.
Но не поэтому только его знали все: среди горского населения он пользовался авторитетом старейшины и, когда нужно было заступиться за народ, шел даже во дворец к кумульскому князю — вану. Принимали его у вана хорошо, но Ходжанияз никогда не уподоблялся прихлебателям, что не отходят от дворца, как пес от помойной ямы. Он встречался с ваном лишь в тех случаях, когда это было необходимо, а остальное время проводил на лоне природы — охотился.
И в этот раз после очередной встречи с ваном по поводу податей он отправился на охоту вместе со своими друзьями.
…Спустившись в неширокую лощину, охотники увидели, что манивший их огонек был большим костром.
— Кажется, приехали на праздник! — заметил Ходжанияз.
И в самом деле это был праздник завершения окота, устроенный скотоводами перед отправлением на джайляу. В этих местах он всегда устраивается в начале апреля, и пастухи, уже собравшие отары, должны были не сегодня завтра двинуться в путь. Костер они разложили на возвышении, а сами, рассевшись вокруг огня, пели кумульскую песню и потому не слышали стука копыт. Однако чуткие пастушьи собаки набросились на охотников, и старый пастух поднял голову, оглянулся.
— Посмотри-ка, Палтахун, что-то собаки залаяли, — сказал он.
Палтахун взял длинную палку, шагнул в темноту, и тут в свете костра показались охотники.
— Пусть будет щедрым ваш праздник! — приветствовал пастухов Ходжанияз.
— Да исполнится твое желание, сынок! — ответил белобородый старец. — Сынки, примите у гостей поводья!
Молодые пастухи подскочили к всадникам и помогли им сойти с коней.
— Сопахун, снимите хурджуны! Кони пусть остынут! — приказал Ходжанияз и по приглашению старца уселся на мягкую овечью шкуру, поджав под себя ноги. — Аумин аллахуакбар! — провел он ладонями по лицу, и все повторили его жест. — Мы не помешали вашему празднику?
— Что вы, окям… Вы путники, приносящие счастье. Гости всегда украшают праздник. А вы сами кто будете?
— Ходжанияз.
Ахнув, старик вскочил с места и заново приветствовал гостя.
— Мы давно слышали о вас… — добавил он.
— А вы, отец, кто?
— Я Саитнияз, отца звали Салимнияз. Мы, как и деды наши, пасем скот ван-ходжи. А все, кто сидят здесь, мои дети.
— Аллах щедро одарил вас, Саитнияз-ака.
— Аллах не дал нам скота, но детьми не обидел. С тех пор как живу на этом свете, глаза мои ничего, кроме камней, не видели… Всего два раза был в Кумуле.
— Сколько вам лет?
— Шагнуло за восемьдесят, окям. Но не дрожат еще ноги, когда поднимаюсь в горы… Эй, мать, скатерть!
Глядя при свете костра на его похожее на круглый хлеб — помнан — лицо, никто не дал бы старику столько лет.
Разостлали скатерть, на ней появились баурсаки, творог, грязные кусочки сахара и турфанский изюм. На глиняном подносе принесли баранину, видимо, заготовленную в дорогу.
Жена старика, лет шестидесяти на вид, присев на корточки, начала разливать густо заваренный чай. Пазыл, мечтавший сразу же, едва представится возможность, завалиться спать, вдруг залюбовался энергичными движениями старика, выглядевшего тридцатилетним молодцом, его подругой жизни, сыновьями, внуками — всех насчитывалось чуть не полсотни человек — и на какое-то время забыл об усталости. «Вот это и есть настоящая семья», — подумал он…
— Пейте чай, афандим. Горячий чай снимает усталость. — Ходжанияз подтолкнул Пазыла, задумчиво сидевшего с пиалой в руках.
— Может, наш чай навозом пахнет…
— Что вы, Саитнияз-ака, разве есть что-нибудь лучше чая, приготовленного на горной воде? — проговорил смущенно Пазыл.
— Берите, берите, вот нарезанное мясо, окям, — говорил старик, заставляя гостей есть, — порадуйте меня, берите, берите!
— Спасибо! Спасибо!
— Палтахун, где ты? — позвал старик.
— Да, отец! — Перед стариком появился плечистый парень.
