Сьюзен Уэлдон - Южные ночи
— Разве вы не собиралися отобедать с этим мужчина, миц?
Чувствуя, как краска заливает лицо, Леа окунула голову под воду. Отфыркиваясь и отплевываясь, она вынырнула, и по налипшим на лицо волосам заструились потоки воды. В глаза и нос попало мыло, и сразу же больно защипало.
— Вы так утопите самой себя, — строго заметила Хипи, набрасывая полотенце на волосы своей госпожи.
Леа принялась яростно тереть голову, боясь, как бы Хипи не продолжила рассказывать об этом майоре, который и так не выходил у нее из головы.
Конечно, девушка знала строение мужского тела. Еще маленькой девочкой она однажды подглядела, как взрослый раб вылезал из реки после купания. Подобно всем детям, Леа была любопытна и потому вскоре выяснила все, что ей требовалось. Странный предмет, болтающийся между его ногами, вызвал у нее тогда веселый смех. А теперь благодаря болтливому язычку все той же Хипи она узнала, что этот самый орган у мужчин может увеличиваться и становиться твердым. Однако ей не следует воображать майора Прескотта в подобном виде. Это недостойно леди.
Леа вскочила на ноги, надеясь, что одевание и прочая кутерьма отвлекут ее от никчемных мыслей. Когда Хипи принялась вытирать ее полотенцем, хозяйка как можно более строгим голосом произнесла:
— Вот если дядя Эдвард узнает, что ты обсуждаешь со мной такие вещи, он прикажет тебя высечь.
Ответный смешок Хипи не слишком успокоил Леа. Угроза, как того и следовало ожидать, не была воспринята всерьез — уж кто-кто, а дядя никогда не сек рабов. И если уж быть откровенной до конца, то именно она, Леа, поощряла подобные разговоры. Ведь они с Хипи скорее были подругами, почти сестрами, чем госпожой и рабыней. К тому же Леа всегда проявляла интерес к скандальным слухам и сплетням, ходившим по дому и на плантации.
— Есть, однако же, одна вещь, которую ты можешь мне сказать, — продолжила она. — Ты разглядела его ногу?
— О да, у него есть совсем нехороший шрам, вот так. — И Хипи провела пальцем воображаемую линию от самого верха своего бедра до колена.
— Но ведь его лечили, не так ли? — содрогнулась Леа. Ей жутко было представить ту боль, от которой он, наверное, страдал, и она от всей души надеялась, что рана уже не очень беспокоит его.
— О, я думала, плохое уже позади. Этот шрам больше белый, чем красный.
Такой ответ успокоил Леа. Если Прескотт собирается бороться за власть, то по крайней мере их стартовые позиции должны быть равны. Церемониться она не собиралась, а потому немного переживала из-за неизбежного столкновения с тяжко больным человеком. Упорные попытки воцариться в «Ривервинд» в любом случае пойдут ему на пользу: либо он скорее поправится, либо поймет, что инвалид не в состоянии управлять хозяйством.
— Поскольку майор Прескотт — наш гость, я требую, чтобы ты не болтала о нем всякой чепухи. Обещай молчать о том, что видела его без одежды и рассказывала мне об этом.
Хипи захныкала:
— Но миц Леа, все так и сгорают любопытством узнать про этот мужчина.
Леа уперлась кулаками в бока:
— Хипи!
— Ну ладно, обещаю.
— Прекрасно. Мы не имеем права в первый же день подвергать его такому унижению.
Леа мысленно представила предстоящий обед. Конечно, прежде всего необходимо выбросить из головы эти бредовые откровения Хипи. Когда она вновь увидит майора, то приложит все силы, чтобы сосредоточиться на его лице, ни в коем случае не опустит взгляда ниже его плеч.
Алые отблески проносились над Тревором. Воздух в комнате был напоен ароматом роз. Соблазнительнейшая из красавиц с огненными волосами распростерлась поверх его обнаженного тела. Ее бархатистая кожа, нежные груди, прижатые к его груди, обжигали. Огонь пронесся по жилам молодого человека, как только влажные губы, отыскав его рот, прильнули к нему в страстном поцелуе.
Он крепко обнимал плечи женщины и ощущал, как она отзывается на объятия, не отрываясь от поцелуя и лаская его всем телом. Желая узнать, кто та чародейка, что так настойчиво ищет близости с ним, Тревор оторвал ее лицо от своего.
Сверкающие глаза цвета индиго сощурились, губы остались открытыми в ожидании… Тревор задрожал от стремительно нарастающего желания, переродившегося в томительную боль. Рот сам собой открылся навстречу ее губам…
И тут он проснулся. Сердце дико колотилось в груди. Тревор резко поднялся, сел на кровати и глубоко вздохнул. Трудно сказать, что он ощущал сильнее: сожаление или радость из-за того, что эротическое действо оказалось всего лишь сном. Но он попытался поскорее забыть его.
Белые хрустящие простыни слегка царапнули его по коже, когда он спустил ноги с края толстой перины. Белье пахло крахмалом и свежим ветром, хотелось подольше понежиться в постели. С того самого злополучного дня, когда его ранило, он ни разу не спал так хорошо. Более того, он чувствовал себя намного лучше, чем за все эти последние месяцы, и даже следы морской болезни наконец-то исчезли. Единственное, что беспокоило его, — это образ племянницы хозяина «Ривервинд».
Он поскреб щетинистый подбородок. Неизвестный напиток, к счастью, не содержал яда, это было всего лишь снотворное, возможно, опий. Он решил при случае обязательно поблагодарить Леа.
Поднос с едой, так же как и ванна, были уже убраны, однако на столике под круглым зеркалом в резной раме заботливая рука оставила кувшин воды и свежие простыни. Тревор обвязал полотенце вокруг бедер, затем достал из чемодана бритву и мыло. Через час, гладковыбритый и причесанный, он облачился в свой лучший костюм.
Приведя в порядок комнату и поглядев на карманные часы, Тревор удивился: отчего Хипи не пришла его разбудить? В запасе оставалось немного времени, и он решил получше рассмотеть комнату. Его взору предстали тяжелая темного дерева мебель и белые, оклеенные обоями без рисунка стены. Тревор терпеть не мог загроможденных комнат и всегда ощущал себя неуютно в доме родителей. Большую часть времени он проводил в библиотеке или курительной комнате отца. Мать стремилась заполнить каждый свободный уголок какими-нибудь безделушками. Казалось, вещи обступают попавшего в дом человека и грозят задушить его. Даже кресла в гостиной не создавали никакого уюта. У них была странная веретенообразная форма. Высокие спинки заканчивались какими-то хохолками, вырезанными по дереву. И сидеть в них неудобно. Зато выдержанная в строгом стиле и естественных тонах библиотека соответствовала вкусу Тревора, отвечая его симпатии к природным краскам, чему в немалой степени способствовал тот факт, что женщинам доступ в это царство Джона Прескотта был ограничен, а порой и вовсе запрещен.
