Дора Моссанен - Куртизанка
Мир, в который вошла мадам Габриэль, подчинялся мужчине, который при личной встрече показался ей еще более очаровательным, чем на рисунке в газете. Его угольно-черные глаза, сильный подбородок и самоуверенность, которую он без малейшего смущения выставлял напоказ, требовали пристального внимания. Она пришла к выводу, что шаху она должна казаться экзотической новинкой, роковой женщиной, которая познакомит его с заграничными удовольствиями в области секса. Министр, напротив, наблюдал за ней с расчетливым выражением опытного политика. Она ничего не имела против того, чтобы оказаться вовлеченной в его политическую игру. Собственно говоря, она решила увлечь его.
Министр рассуждал примерно так же, как и мадам Габриэль, которую настоятельно рекомендовал президент Республики. Дружеские отношения между Францией и Персией укрепились в результате визита шаха и участия Персии в Парижской выставке. Но из французского министра, Эрнста Бургареля, еще предстояло сделать союзника. Общий характер франко-персидских отношений оставался достаточно сдержанным из уважения к пожеланиям России и Британии. При этом Персия отчаянно нуждалась в сельскохозяйственных и финансовых концессиях. Во всяком случае, голова министра не была чрезмерно загружена проблемами его страны; на карту был поставлен его личный интерес. И здесь мадам Габриэль могла оказаться незаменимой.
В течение нескольких последних лет красные бриллианты начали подменять золото в качестве опоры экономики в некоторых странах, включая Персию. Личный ювелир шаха информировал министра о том, что в Южной Африке обнаружена жила красных бриллиантов. По слухам, там, на руднике, добывали редкую разновидность алмазов исключительной малиновой окраски.
Мадам Габриэль довелось развлекать целую армию влиятельных французов. Она могла сообщить некоторые сведения об одном французском коллекционере произведений искусства, который и приобрел рудную лицензию на разработку этой жилы.
Мадам Габриэль остановилась позади шаха, как того требовал королевский этикет.
Шах жестом подозвал ее подойти поближе, допуская некоторую фамильярность в отношениях.
— A votre disposition[10], — выдохнула она, и звук «в» грешно-соблазнительно скатился с ее язычка.
Шах не обращал ровным счетом никакого внимания на двух других женщин: они стояли у противоположной стены, явно нервничая в его присутствии. Единственной женщиной, чьи скрытые под трепещущим покровом выпуклости и впадины он жаждал исследовать, была мадам Габриэль. Но, будучи человеком суеверным, он обратился к своему астрологу за советом, благословляют ли его звезды на то, чтобы он провел ночь с этой удивительной феей. Он трижды ударил скипетром по подлокотнику кресла. В комнате воцарилась напряженная тишина. Внезапное появление скрюченного, седобородого человечка, который, казалось, материализовался из кальяна шаха, напугало мадам Габриэль.
Личико его было сморщенным, как у высохшего плода айвы, а борода разделена посередине пополам, как секира. Старик подобрал полы своего свободного халата и уселся, скрестив ноги, лицом к шаху.
Министр расположился позади кресла своего повелителя, за высокой спинкой.
Потребовав проведения старинного ритуала Естерхарех, шах потребовал у прорицателя совета относительно своего выбора женщин. Он сунул руку в карман мундира и вытащил три клочка бумаги, на каждом из которых было начертано имя одной из женщин. Он развернул первую записку, взглянул на имя и передал ее своему астрологу.
Старик коротко взглянул на министра, затем обернулся и уставился на одну из женщин. Лицо его превратилось в маску ужаса, как если бы вдруг наяву сбылись худшие из его ночных кошмаров. Он скомкал записку в кулаке и сунул ее в карман халата. Шах передал ему второй клочок бумаги.
Астролог внимательно прочитал написанное на нем имя.
Его худосочные стариковские ноги задрожали, он разорвал записку на мелкие клочки и бросил их на угли на кальяне шаха.
Мадам Габриэль скрестила руки на груди, дабы успокоить Лучано Барбуцци, который дал волю своему голосу, стараясь привлечь внимание к тому общению между астрологом и министром, который жестикулировал за спиной шаха. Дело выглядит достаточно подозрительным, решила она, особенно если верить либретто певца-кастрата, ведь прочих женщин тоже призвали сюда, чтобы доставить шаху удовольствие. Ни медали, висящие на его мундире, ни обвешанная драгоценностями эгретка на его шляпе, ни даже гигантский красный самоцвет на его скипетре не могли заставить ее с предвкушением ожидать предстоящего вечера. В ее головке включились счеты, складывая и вычитая. Она должна к своей выгоде воспользоваться встречей, которая уже начинала становиться неприятной. Она подумала о своей внучке Симоне, о которой, впрочем, не забывала ни на минуту. Пришло время непослушной девчонке сделать свой debut, первый выход в свет. Ее первый любовник будет иметь решающее значение в том, сможет или нет она стать в будущем одной из гранд-дам д'Оноре. Мадам Габриэль вдруг обнаружила, что оценивает шаха. Подходит ли он на роль кандидата, способного познакомить Симону со вкусом желания, облегчить ее вхождение во вселенную д'Оноре?
У него была внушительная, пусть и не королевская, внешность. Но он выглядел пресыщенным, а его крупные руку казались вялыми и безжизненными. Тени, которые отбрасывали его брови, производили впечатление постоянного гнева.
Ему недоставало элегантной манерности Альфонса. Нет, он не годился для Симоны.
Подобно солнечному лучу, пробившемуся сквозь завесу туч, мадам Габриэль перенесла обожающий взгляд на министра, который, в отличие от своего господина, оказался более очаровательным, чем она ожидала. Ему уже перевалило за пятьдесят, и колоссальный жизненный опыт сформировал из него сложного и неоднозначного человека. Симоне понравятся его искушенность и утонченность. Но, лишившись последних крох невинности, он, скорее всего, превратился в жесткого и язвительного мужчину. Похоже, для идеалистически настроенной Симоны и он окажется неподходящим партнером.
Обладая в юности такими же романтическими представлениями, она сопереживала своей внучке. Когда-нибудь и Симоне придется узнать, что непрактичные идеалы нежизнеспособны перед лицом вселенского зла.
В это мгновение министр двора за креслом шаха кивнул головой, когда шах передал своему гуру последний клочок бумаги.
Шах явно выглядел раздраженным, когда старик утер слезу и пробормотал несколько слов на фарси, которые постороннему слушателю показались одновременно грубыми и исполненными поэзии. Шах встал и встряхнулся, словно постаревший лев. Он щелкнул пальцами, обращаясь к мадам Габриэль.
