Виктория Холт - Дочь Сатаны
Она устроила для себя маленький уголок возле очага, самый уютный и теплый, подальше от окна, из которого дуло сквозь заменявшую стекло потрескавшуюся промасленную бумагу. Она набрала цветных камешков и оградила ими свой уголок.
— Никому не позволю переступать через эти камни! — с вызовом заявила она, ожидая, что Билл Лэкуэлл отшвырнет эти камни ногами так, что они скользнут по земляному полу в другой конец комнаты, схватит ее за рваное платье и, прежде чем выбросить из комнаты, отшлепает заскорузлыми шершавыми руками. Но он не сделал ничего подобного, а лишь отвел глаза, а мать посмотрела на дочку с ужасом.
Тамар ликовала. Никто не посмел дотронуться до ее камешков. Когда другие ребятишки тянулись к ним, мать уводила их из комнаты, даже отец прикрикивал на них. И Тамар отвоевала себе самый уютный уголок этой убогой комнаты.
Тамар интересовало все, что происходило в их домике и за его пределами. Других детей волновало лишь то: дадут им поесть и не станет ли отец лупить их, а остальное заботило мало. Правда, о порке Тамар не надо было задумываться, потому что Билл Лэкуэлл никогда ее и пальцем не трогал, но остаться голодной ей не хотелось.
Старая Гранин Лэкуэлл сидела на скамеечке. Она почти не могла ходить: в ту ночь, когда ее тащили к пруду, ей сломали ногу, и теперь она могла лишь с трудом волочить ее. Она сидела, погрузившись в раздумье, прикрыв подслеповатые глаза, почти не замечая обитателей лачуги, словно они находились не в этой горнице, а за мили отсюда.
Тамар интересовала старая женщина, она смутно чувствовала в ней особенные качества, которыми наделена сама. Старуха ничем не зарабатывала себе на пропитание, разве что иногда продавала травы, которые росли возле дома на клочке земли. Она объясняла приходившим к ней, какие травы нужно рвать, и велела приносить их и показывать ей. Затем она учила их, что делать с ними и что при этом говорить. Денег ей почти не давали, но спустя несколько дней клали у порога дома подарки — кто ржаной хлеб, кто яйца. Билл Лэкуэлл или Люс брали гостинец и делили на всех, не сказав старухе спасибо. Но все знали, что угощение принесли именно ей.
Тамар считала, что угощение старухе приносили слишком редко, чтобы позволить ей за это сидеть в тесной комнате, где и без нее полно людей. И все же ей никогда не грубили, не заставляли подвинуться или выйти. Они боялись ее так же, как начали бояться Тамар.
Однажды девочка робко подошла к старухе и сказала:
— Гранин, расскажи мне про травы, которые растут у нас на огороде.
Высохшая рука старухи погладила густые черные кудри Тамар.
— Красотка, — тихо пробормотала старуха, и Тамар придвинулась поближе, чтобы расслышать, что она скажет, — узнаешь все, когда придет время.
И Тамар, сидя в своем огороженном камешками уголке, знала, что она очень важная персона, а однажды станет еще важнее.
Она жила своей обособленной тайной жизнью. В теплую погоду она спала во дворе. Ей это нравилось, и она сожалела, когда холода загоняли ее под соломенную крышу Лэкуэллов.
Люс была уже не прежней тоненькой девушкой, а уставшей от постоянных родов женщиной. Ее тело отяжелело и в то же время было тощим от постоянного недоедания. Волосы, которые миссис Элгон считала подарком дьявола, отросли, но потеряли свой блеск и падали непослушной гривой ниже пояса. Ужас, который она испытала в первые месяцы, став женой Билла Лэкуэлла, превратился в мрачную покорность судьбе.
Она следила за своей старшей дочерью с опаской. Имя Тамар ей дали по названию реки, возле которой мать зачала ее. Люс решила, что младенцу нельзя было дать имя, какое носят и другие дети. Она со страхом ждала, что у красивых ножек ее дочки вырастут копыта. Но ничего подобного не случилось. Она тщетно щупала ее аккуратную головку, ища шишки, из которых могли вырасти рога. Тамар походила на всех остальных детей, не считая, что с самого младенчества ее отличали от других ясные глаза, красивый овал лица, прекрасное сложение и удивительная живость ума. Красота была у нее от Люс тех дней, когда та служила под началом миссис Элтон, но прочие качества она унаследовала не от матери.
Люс хотелось любить дочь, но она не могла преодолеть по отношению к ней чувство опасения, и Тамар понимала это.
Девочка была здоровенькая с самого рождения, ее не пеленали, потому что в доме Билла Лэкуэлла пеленок не было, она лежала на свежем воздухе и свободно дрыгала маленькими грязными ножками, никто не мучил ее купанием и умыванием, что выпадают на долю ухоженных детей.
Так она росла, умненькая, жаждущая воспользоваться своим ясным умом, не пропуская ничего, что творилось вокруг. Она видела, как жестоко обращается грубый Лэкуэлл с ее сводными братьями и сестрами, как страдает от его дикого нрава ее мать, видела, как они мирятся, и знала, что частенько происходило под рваным одеялом на соломенной постели отца с матерью. Она видела, как ее мать из сухонькой, костистой постепенно превращается в грузную, пузатую, и понимала, что это означает.
Ей было шесть лет, когда она отчетливо поняла, что отличается от остальных детей.
Иногда к ним заходила Бетси Херли. Она устроила свою жизнь неплохо, заставила Чарли Херли жениться на ней и стала хозяйкой его фермы. Шумная, неугомонная фермерская жена все еще жаждала приключений вроде тех, какие волновали ее до замужества.
Однажды она пришла к ним, когда в доме были лишь Люс, старая женщина и Тамар, сидевшая в своем углу, огражденном камешками.
Бетси принесла с собой ощущение благополучия, и, взглянув на нее, Тамар сразу же поняла, как бедны они сами. Платье Бетси из грубой камвольной ткани, разумеется, не походило на платья дворянок, но в сравнении с лохмотьями обитателей дома Лэкуэллов оно казалось роскошным.
Тамар, полируя свои камешки, внимательно следила за всем. Во дворе Бетси ждала ее старшая дочь Аннис, на несколько месяцев младше Тамар. Тамар поглядела на девочку в раскрытую дверь, и та показала ей язык. Но Тамар больше интересовали взрослые, чем девочка.
— Полно, Люс. Ты тоже могла бы, если бы захотела. Ты знаешь, как это делается. К чему притворяться? Уж мне-то это известно. Не забывай, ты мне сама рассказывала. Я у тебя многого не прошу и хорошо заплачу за это.
Люс слушала ее, опустив глаза.
— Что ты хочешь от меня, Бетси?
— Это касается Джима Хейнса, — торжественно прошептала она. — Ты видела его, Люс? Что за мужчина! Почти шести футов. Однако он, чтоб я пропала, ни на кого и глядеть не хочет, кроме этой молоденькой доярки. Я хочу приворожить его.
— Что ты, Бетси! Такое нельзя желать.
— Не болтай чепуху, Люс Лэкуэлл! Что же мне — жить, как ты? Билл лупит тебя до полусмерти и делает тебе одного ребенка за другим, а ты их даже прокормить не можешь.
