Эмили Брайан - Обольстительная герцогиня
– Очень хорошо, ваша светлость.
Джеймс Шипуош разложил перед Артемизией документы, и пока она просматривала бумаги, он то делал какие-то записи и кивал в знак согласия с внесенными ею изменениями, то подробно отвечал на ее вопросы. Если мистер Шипуош был не согласен с чем-то, Артемизия просила его объяснить его позицию, а затем либо следовала его совету, либо убеждала Шипуоша в своей правоте.
– Полагаю, это все. И, пока я не забыла, мама просила навести справки об этих джентльменах: лорд Шрусбери-младший и мистер Тревелин Деверидж. – Она протянула бумагу мистеру Шипуошу.
– Когда необходим отчет?
– У вас есть время до бала-маскарада. Мама намерена выдать замуж моих сестер за этих джентльменов, и я хотела бы убедиться, что у них есть хоть какие-то достойные качества, прежде чем увижу девочек замужем за ними. – Артемизия еще раз посмотрела на пачку документов, которые клерк положил перед ней. А затем вспомнила еще что-то и прибавила: – Пока вы наводите справки, постарайтесь также узнать все возможное о Томасе Доверспайке. Из всех трех просьб это поручение наиболее важное и срочное.
Джеймс Шипуош записал имена в маленьком блокноте.
– Найти информацию о тех двух джентльменах не составит труда. Но я никогда не слышал о Томасе Доверспайке. С чего мне начать?
– Проверьте списки тех, кто пишет для «Таттлера». Потом поговорите с людьми из полицейского участка. Не сомневаюсь, что на мистера Доверспайка заведено дело по какому-то преступлению, – заявила герцогиня, окунув ручку в чернильницу и поставив на документе размашистую подпись: Джосая X. Беддингтон.
Глава 4
Бледный рассвет уже начинал окрашивать мутное от смога лондонское небо в светло-розовый цвет, а Феликс Пелем-Смит, к которому совсем скоро должен был перейти титул герцога Саутвика, только возвращался домой. Выходя из золоченой кареты, он споткнулся и чуть не упал, однако помощь лакея была отвергнута им с негодованием. К сожалению, сегодня Феликс не мог тратить время на то, чтобы наслаждаться красотой нового дня. Только не после столь кошмарно проведенной ночи. Все внимание молодого человека было направлено на то, чтобы сохранить равновесие и гордую осанку, пока он не дойдет до ворот поместья.
– Моего поместья, – проворчал Феликс. – Хотя никогда нельзя знать наверняка. Это место, судя по всему, просто кишит Далримплами.
Только лишь потому, что он пока еще не достиг совершеннолетия, мачеха, которая была старше всего на несколько лет, распоряжалась его деньгами.
Небольшая поправка, отметил он про себя. Не она, а ее сторожевой пес, мистер Беддингтон, контролировал казну. Словно сговорившись, они оба держали Феликса на коротком поводке.
На чертовски коротком поводке.
Что ж, со временем такое положение дел должно было измениться. Но не так скоро, чтобы это могло устроить Феликса. Проклятие, он даже не мог заставить Беддингтона согласиться на обсуждение его абсолютно неадекватно маленького и жалкого содержания. Все средства передавались ему сверху через помощника этого «великого человека» или же через не столь великую мачеху Феликса.
– Как будто бы этот чертов Беддингтон – Моисей на горе Синай, – заплетающимся языком пробормотал Феликс. Он споткнулся о булыжник на мостовой и чуть не упал лицом в землю.
У будущего герцога в желудке было неспокойно, и он надеялся дойти до своих покоев прежде, чем ему станет плохо на глазах у посторонних. Хотя, если так уж подумать, какая ему разница? Слугам все равно необходимо что-то убирать.
Феликс опустошил желудок от содержимого под кустом герани, после чего ему немного полегчало, однако в голове по-прежнему пульсировало, а во рту был такой привкус, словно там плясал целый табор цыган. Причем босиком.
Правда, не стоило объяснять его плачевное состояние только лишь неумеренным употреблением крепких напитков. В последнее время, когда он садился за карточный стол, госпожа Фортуна отворачивалась от него, а у Феликса не было достаточно гиней для выплаты долга.
Неужели Беддингтон не понимает, что для мужчины вернуть долг – дело чести?
Но если Феликсу не повезло в картах, то ему везло, по крайней мере, с кредиторами. Удивительно, но Любов и Оранский из России, которым он должен был определенную сумму денег, согласились простить ему проигрыш, но только в том случае, если он окажет им небольшую, совсем крошечную услугу.
А именно: познакомит их с мистером Беддингтоном.
Довольно простая просьба, не так ли? В конце концов, обычный торговец просто обязан явиться, если его хочет видеть пэр. Пусть даже будущий пэр.
Однако ничто не было просто, если дело касалось Беддингтона. Феликсу до смерти надоело, что все его желания игнорируют. Ему было наплевать на то, что Беддингтон, используя все более скудеющие ресурсы Саутвиков, превратил поместье в самое процветающее в империи. Стремление во что бы то ни стало избегать других людей представлялось молодому человеку крайне оскорбительным, и, если подумать, Беддингтон вел себя чересчур нагло. Как только Феликс займет свое законное место в качестве герцога Саутвика, первым делом он даст приказ уволить Беддингтона.
Но до дня рождения оставались еще месяцы, а в душу его уже закрадывались смутные подозрения, что Любов и Оранский могут оказаться вовсе не столь приятными людьми, если он не сумеет привести к ним распорядителя поместья.
Феликс не имел ни малейшего представления, зачем им был нужен Беддингтон. Сказать по правде, его это не слишком интересовало.
Он знал одно: необходимо было вытащить таинственного Беддингтона на свет божий.
И как можно скорее.
Выходя в сад, Артемизия чуть не наступила на пасынка. Она брезгливо наморщила носик, почуяв алкогольные пары, исходящие от его распластанного тела. Она почти могла слышать, как Катберт заявляет: «Дурной тон, когда после дебоша вас находят в саду вместо вашей постели».
Артемизия вздохнула и перешагнула через Феликса, искренне радуясь, что ему не пришлось столкнуться с более тяжелыми последствиями ночной пирушки. Кроме, конечно, боли в шее после сна на холодных камнях. Чуть дальше на садовой дорожке она повстречала Нареша, индийского слугу своего отца. Нареш и его жена Рания, няня Артемизии, покинули залитый солнцем дом и последовали за Далримплами на сырые и туманные Британские острова из одной лишь преданности к Ангусу. Если они и раскаивались в своем решении, никаких жалоб Артемизия пока не слышала.
– Доброе утро, Ларла, – сказал Нареш, сложив пальцы в изящном приветствии. Он всегда обращался к Артемизии не по имени, которым ее нарекли, а по детскому прозвищу. Для Нареша и Рании не имело значения, что Артемизия стала герцогиней и к ней следует относиться как к благородной, хотя и весьма своеобразной леди. Для скромной индийской пары она навсегда осталась Ларлой, первенцем, крошечным младенцем с белой кожей, которого они баловали и в котором души не чаяли.
