Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии
Офицеры вывели из казарм роты. К ним Екатерина обратилась с речью и закончила так: токмо‑де мол на вас, моих верных подданных, возлагаю я надежду на спасение. Ну, солдаты, понятно, отвечают: «Ура!», «Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!». Поначалу‑то не все и понимали, что происходит, а кто понимал, — думали, что за императора Павла Петровича выступают. Впрочем, кое‑кто и колебался…
Привели полкового священника и под открытым небом приняли присягу. Без всякого строю, толпой двинулись к семеновским казармам. Там то же случилось. С двумя гвардейскими полками направилась государыня к центру города. На Невской першпективе у церкви Рождества Богородицы вышел навстречу архиепископ Дмитрий Сеченов в полном облачении, с духовенством.
Вот тогда‑то, сказывают, и предложил в азарте Алешка Орлов выкликнуть ее не регентшей, а самодержицей. Себя тоже, небось, видел в ближних. Поначалу‑то Екатерина Алексеевна испугалась, мол великого князя, наследника законного, куды же? Орловы давай ее уговаривать!
А народу все больше, толпа растет, толком никто ничего не понимает. Слухи один другого страшнее. Кто бает, «государь упал с лошади, грудью об острый камень ударился и убился насмерть», другие — «император напился, упал с палубы корабля в море и потонул…», третьи, мол, «застрелен на охоте». Большинство, в общем‑то, ничего не знало о заговоре, но то, что императора нет в живых и наступает новое правление — это всем было ясно. Больше всего говорили о вступлении на престол наследника Павла Петровича.
Тем временем проводили государыню в храм, молебен начался. Орловы же остались в толпе. Архиепископ тянет, вознося моление Господу о здравии‑то… кого? — государыни али правительницы за малолетством сына? Тута за стенами храма Алешка‑то Орлов и крикнул: «Да здравствует государыня, самодержавная императрица Екатерина Алексеевна!». Товарищи его поддержали. Дали тычков тем, кто против что‑то кричал… Вот, так и стала Катерина Алексеевна единовластной монархиней на российском нашем престоле…
12Рассказчик утомленно откинулся на ослон и прикрыл глаза. Степан, помолчав, осторожно спросил:
— Погодь, Алешка, но ведь право‑то на престол по закону принадлежат Павлу Петровичу? Папаша евонный, конечно, хоть и дерьмо, а все ж внук государя‑императора Петра Великого… А она кто?.. Нищая прынцесса из ангальтцербского княжества, языком не выговоришь, тоже мне — княжество — ногтем сколупнуть… И немка…
— Но‑но, Степан… Оно, конечно, «Слово и Дело» отменили, но неровен час… — Насупившись, братья молча налили, молча и выпили. — А блаженной памяти Екатерина Первая — кто? А при Анне Иоанновне, у правила расейского кто стоял, не Бирон ли? Да и государь Петр‑то Федорович по‑русски мало только по‑матерному лает… Ты вот в имении сиднем сидишь, а при дворе каки дела делаются! Помнишь лейб‑кумпанцев матушки Елисаветы Петровны, так и ныне не ино. Сродники‑то Орловы, гляди, в какую гору пошли. Гришка уж сколь времени в «случае». Ныне вовсе, подлец, не скрываясь, в покоях государыни проживает. Чрез хер свой в графья вылез… — В голосе Алексея слышалась откровенная зависть.
Степан Федорович захохотал, ударил себя по ляжкам.
— Да‑к он с им и до князя дослужится… А ты, Анюта, — обернулся он к дочери, — не слушай, молода ишшо…
Знал бы он о познаниях своей дочери в этой области… Но родители, особенно отцы, как правило, узнают о том последними. Сколько раз Анисья Никитична набиралась духу поговорить с мужем о дочке, да тому все был недосуг.
Степан помолчал, словно раздумывая, глянул на себя в зеркало, висевшее в простенке, пригладил темные с проседью волосы, коротко стриженные под парик, и проговорил:
— Подфартило ему, конечно, в случай‑то попасть…
— Про любимцев государыни при дворе много чего говорят. Да и то дело, супруг‑то ихний — мозгляк мозгляком с самого начала был. А тут Гришка… С его‑то ростом да со всей амуницией жеребячьей. — Алексей Федорович усмехнулся и ненароком взглянул на племянницу. Та сидела, выпрямившись, выставив вперед налитую грудь, и не отводила взгляда от рассказчика. Что ей мнилось за его словами?.. — В общем, запылало ретивое…
Степан Федорович хохотнул, и разлил штоф до конца.
— Ретивое, говоришь? И где оно у них, не промеж ли ног в манде спрятано… Анька, ты поди, поди к матери‑то…
— Но‑но, ты, Степан, говори, да не заговаривайся. Ноне сия манда Ея императорским величеством государыней‑самодержицей кличется. — Алексей тоже захохотал и снова глянул краем глаза на племянницу, что скромно и молча сидела у края стола. По виду девушки можно было подумать, что и не слыхала она ничего из мужского разговора. Только, разве что грудь вздымалась бурно да мочки ушей, видные из‑под темных волос, покраснели.
Сменив тему разговора, Алексей Федорович советовал брату, не мешкая, ехать в Москву. Туда, по случаю коронации, должен был собраться весь Двор.
— Нынче день — не год, жизнь кормит, а припоздаешь, явишься после должного — так и по сусекам не наскребешь, все растащат. И так уже сколь время протрачено… Ну хоть опоздать, да от людей не отстать, и то дело…
Проговорили за столом допоздна. Алексей Федорович все чаще поглядывал на племянницу и дивился, как выросла да похорошела. И она глядела на него, не опуская глаз, и слова его, как далекие сполохи, мерцали и переливались в ее глазах: Двор, дамы с кавалерами, гром праздников и маскарадов, отблеск столичных фейерверков озарял как бы и дядюшку Алексея Федоровича, делая его этаким Бовой‑королевичем.
Свечи догорели, штоф и графинчики опорожнились. И хоть мысли стали смелее, разговор привял. Степан Федорович тер глаза. Привыкнув ложиться и вставать рано, он, наконец, поднялся. Зевая в кулак, пожелал всем доброй ночи и пошел распорядиться о лошадях. В гостиной за хозяйку осталась Анна. Она без смущения встретила красноречивый взгляд дядюшки и, когда тот попросил ее «посветить», взяла свечу и пошла вперед, показывая дорогу…
Взбив постель, Анна неловко повернулась было к двери, и свеча потухла. В тот же момент рука Алексея обхватила ее за талию, а губы нашли в темноте ее рот. Голова Анюты закружилась, когда она почувствовала, как пальцы другой руки дядюшки блуждают по ее ногам и поднимаются под юбкой все выше и выше, пока она сама не опрокинулась спиной на перину…
На следующее утро Степан Федорович стал еще более торопить с делами. Рассказ Алексея Федоровича весьма взбодрил отставного секунд‑майора. Он решил ехать скорее в Москву, где в то время уже собрался весь Двор и находился граф Бутурлин. Вдруг, заручившись поддержкой старого фельдмаршала, удастся напроситься на прием. А там после коронации — и в столицу… Обговорив с братом такую диспозицию, он велел безотказному камердинеру Михайле собрать вещи и заложить лошадей. А затем, наказав домашним двигаться следом, не мешкая и укатил…
