София Каспари - Лагуна фламинго
Затем над поверхностью воды показалась голова Клаудиуса. Юноша отчаянно ловил ртом воздух и бил руками по воде. А Ирмелинда стояла и смотрела. Несмотря на все ее мольбы, девушка так и не вынырнула.
Они нашли Врони только несколько дней спустя. Услышав это, Ирмелинда упала в обморок. Придя в себя, она захотела взглянуть на мертвую дочь, но ей и этого не позволили.
— Запомни ее такой, какой ты ее знала, — сказал Герман. — Запомни ее такой.
— Клаудиус Либкинд, — прошептала Ирмелинда. — Клаудиус Либкинд.
Она никогда не забудет это имя.
Через две недели после приезда в Аргентину юноша покинул отчий дом — ночью, в тумане. С тех пор она его не видела.
Да и с Сесилией, матерью Клаудиуса, Ирмелинда за все эти годы говорила всего раз или два. Она никогда не обвиняла Либкиндов в случившемся, но старалась не общаться с ними. Они больше никогда не смогут смеяться вместе, как тогда, во время морского путешествия. Да, тогда им тоже было непросто, но Врони, ее единственная доченька, была жива.
— Врони… — прошептала Ирмелинда. — Врони.
Ей все еще было больно. Слезы навернулись женщине на глаза, и она вытерла их тыльной стороной ладони. Сегодня, как раз в этот самый день, Врони исполнилось бы тридцать восемь лет. К этому времени она вышла бы замуж и у Ирмелинды и Германа прибавилось бы внуков. У старшего сына Ирмелинды — он родился на два года раньше, чем Врони — уже были дети, два мальчика и девочка. Ирмелинда всегда радовалась встрече с ними. Но даже малыши не могли помочь ей справиться с тоской по Врони. Иногда она спрашивала себя, почему эта боль так сильна. У них с Врони всегда были очень близкие отношения, и одна без слов знала, что чувствует другая. Они пересказывали друг другу свои сны, часто смеялись вместе. Они были не просто матерью и дочерью, в их отношениях было нечто большее. После смерти Врони Ирмелинда по-прежнему исполняла свои повседневные обязанности, но больше не чувствовала себя живой. Может быть, это было несправедливо по отношению к остальным членам семьи, но что-то в ней умерло навсегда.
Мина сидела с матерью на веранде перед домом и помогала штопать мужские рубашки. Ее мысли, как всегда в минуты покоя, обратились к Франку. Уже несколько недель он не появлялся в тайных местах их встреч, о которых они договаривались. «Ну не мог же Франк просто взять и исчезнуть, — говорила себе Мина вновь и вновь. — Не мог же он уйти, не попрощавшись со мной, не сказав мне, когда мы встретимся вновь».
Городок полнился слухами. Были люди, верившие в то, что Франк совершил убийство. Были и те, кто считал это полной чушью.
— Только не Франк, — говорили они. — Франк — хороший парень. Он никогда бы не забил человека до смерти.
— Но откуда тогда кровь на его рубашке? — спрашивали другие.
Никто не знал о часах, которые Мина нашла в пиджаке у Филиппа. С того самого дня девушка искала их, но тщетно. Ее мучило страшное подозрение: что, если Филипп как-то связан с убийством? Что, если это он убил этого Клаудиуса Либкинда? Это было бы вполне в его духе. Но как Мина могла это доказать?
Тем временем Клаудиуса Либкинда, который никогда не жил со своими родителями в Эсперанце, похоронили на городском кладбище.
После этого жизнь городка вернулась в прежнее русло. И только Мина чувствовала себя покинутой. Единственный человек, с которым она могла поговорить, поделиться своими планами на будущее, человек, который мог ее обнять и приласкать, человек, которому она была небезразлична, исчез из ее жизни.
Франк.
«Как мне выдержать все это без Франка? Как, оставаясь здесь, не сойти с ума? Кто защитит меня от Филиппа?»
За то время, которое прошло после побега Франка, Мина уже поняла, какая жизнь ее ожидает. Наутро после того, как Франк исчез, она увидела что-то в глазах своего сводного брата. Что-то страшное. А потом он ее поцеловал!
С того дня Филипп начал ее домогаться. Он щипал девушку за ягодицы, целовал в грудь, хватал за волосы, когда Мина пыталась улизнуть.
— Тебе от меня не отделаться! — с ухмылкой заявлял он. — Тебе от меня больше никогда не отделаться!
Мина прилагала максимум усилий для того, чтобы не оставаться наедине со сводным братом. Она знала, что однажды он силой возьмет то, в чем она ему отказывала.
— Мне нужно убираться отсюда, — сказала Мина матери, уже не в первый раз сглатывая слезы, наворачивавшиеся ей на глаза.
— Я знаю. — Разговаривая с дочерью, Аннелия даже не подняла головы. — Ты могла бы устроиться на работу в Эсперанце, по крайней мере, пока все не выяснится.
— Так значит, ты не веришь, что это сделал Франк?
— Нет. — Аннелия посмотрела на дочь. Глаза у женщины были очень красивые, большие, серовато-голубые. — Ни в коем случае. Только не Франк. Франк не стал бы забивать человека до смерти. Он хороший парень.
Мина помедлила.
— Я в тот день кое-что… увидела, — робко произнесла она. — У Филиппа.
Мать вновь опустила голову и принялась ловко орудовать иглой.
— Золотые часы. Я не уверена, но мне показалось, что на них была гравировка, буквы «К» и «Л».
Аннелия не ответила.
— Ты понимаешь, мама? «К» и «Л», Клаудиус Либкинд.
— Ты видела потом эти часы? — спросила Аннелия, сосредоточенно зашивая дыру.
— Нет. — Мина расправила на коленях только что зашитую рубашку.
— Но тебе нужны эти часы, чтобы помочь Франку, — сказала Аннелия.
— Да, я…
— Я знаю, как ты себя чувствуешь, но не жди, что я стану помогать тебе в этом, — поспешно добавила Аннелия.
На ее лице отражались страх и смущение. Она всегда хотела лучшей доли для дочери и потерпела фиаско. Ей было жаль Мину. Их жизнь была непростой, но они хотя бы были друг у друга.
Аннелия многозначительно посмотрела на дочь.
— Мина, это моя жизнь. Если ты захочешь найти себе работу в городе, я тебе помогу. Но вот с часами… Тут я ничего не могу поделать. Я не могу пойти против воли мужа. Я просто боюсь. Если ты хочешь уйти из этого дома, я тебе помогу. Но в остальном… в остальном я бессильна. Мне очень жаль.
Глава 2
Тем утром, когда Мину должны были представить Дальбергам, она долго стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая свое отражение. Аннелия причесала ей волосы и заплела косы так туго, что у девушки немного заболела кожа на голове. К своему лучшему темно-синему платью, ниспадавшему до щиколоток, Мина надела черные воскресные туфли, отполированные до блеска, белый передник, сшитый собственными руками, и чепчик.
— Герман проводит тебя в город. — Аннелия нежно погладила дочь по руке.
