Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам
— Машенька, — только и мог вымолвить князь Петр, — тебе лучше?
— Ничто так не поправляет здоровье, как известие о болезни твоего врага, — хищно усмехнулась Долгорукая.
— Пожалуй, я пойду, — смутился доктор Штерн, — позвольте откланяться. Князь, княгиня…
— Но вы еще навестите нас? — поторопился остановить его князь Петр.
— Вне всякого сомнения, — кивнул Штерн. — Днями я непременно навещу ваш дом и проведаю раненую. Все доброго!
— Быстро вы, однако, мой друг, превратили имение сначала в лазарет, а теперь еще и больницу для умалишенных! — с нескрываемым раздражением бросила Долгорукая, едва доктор Штерн вышел из гостиной.
— Звали, барыня? — хриплым от волнения голосом спросила явившаяся на зов колокольчика Татьяна.
— Ты чего так долго? — нахмурилась Долгорукая.
— Так Сычиха в жару металась, а я… — начала оправдываться Татьяна.
— Сычиха?! — закричала Долгорукая. — Ты к кому отродясь приставлена, дура?! Ты о Елизавете Петровне заботиться должна, а тратишь время на какую-то убогую! Лиза устала, невесть где пропадала, и никому до нее дела нет!
— Так с нею же Михаил Александрович… — хотела объяснить Татьяна, но Долгорукая снова оборвала ее.
— Молчать! Князь ей — не муж и не брат. Тоже мне, сиделка нашлась! Петя! Ты почему молчишь и ничего не делаешь? Ступай, разберись с князем…
— Но Маша, — развел руками Долгорукий, — князь оказал нам неизмеримую услугу — спас нашу дочь.
— И поэтому ты позволил ему выступать еще и в роли утешителя? — озлилась Долгорукая. — Может быть, и в кровать его уложишь рядом с Лизой, чтобы она побыстрее все беды забыла?!
— Маменька, да что вы тут такое говорите? — раздался от двери голос Андрея, вернувшегося вместе с Наташей из города.
Долгорукая разом сникла, опечалилась и принялась вздыхать о горькой материнской судьбе. Наташа бросилась ее утешать, князь Петр схватился за голову и со словами «Я так больше не выдержу!» удалился из гостиной. Андрей с притворной суровостью посмотрел на Татьяну и строгим тоном осведомился, что здесь произошло.
Пока Татьяна, сбиваясь и путаясь, рассказывала, княгиня позволяла Наташе обнимать себя по-родственному и украдкой утирала слезы. Андрей то и дело хмурился и по завершению сей прискорбной летописи подошел к матери, нежно обнял ее и поцеловал.
— Все будет хорошо, родная, — ласково произнес он. — Я тотчас поднимусь к Лизе.
— Я пойду с тобой, — быстро сказала Наташа.
— И Татьяну возьмите, пусть посидит там, вдруг Лизе что понадобится, — велела Долгорукая.
Спустившегося в гостиную вскоре после их ухода Репнина она встретила с заметной холодностью.
— Я чем-то обидел вас, Мария Алексеевна? — растерялся Репнин, почувствовав ее колкий, ледяной взгляд.
— А как вы полагаете, я должна расценивать ваше вторжение в мой дом?
— Вторжение?
— Именно так. Ведь это вы привезли к нам эту ужасную ведьму и насильно возложили на нас обязанность выхаживать ее. А между тем, у нее есть своя семья, и родной племянник живет не в лачуге!
— Но я подумал, что вы лучше отблагодарите ту, что спасла жизнь вашей дочери…
— Спасла? — надменно рассмеялась Долгорукая. — Да не она ли растревожила ее своими нелепыми бреднями? Не она ли заморочила Лизе голову, и та вообразила, что она — не моя плоть и кровь? Не по ее ли вине моя девочка едва не отказалась от меня, обвинив во всех смертных грехах?!
— Я думаю, если бы вы были откровеннее с Елизаветой Петровной и не пытались искалечить ей жизнь этой противоестественной женитьбой, — Репнин уже пришел в себя от неожиданности ее нападения и заговорил резко и с достоинством, — то вряд ли бы она засомневалась в вашей любви к ней.
— Да вам-то какое дело до моей дочери! — гневно воскликнула Долгорукая.
— Я люблю Елизавету Петровну, — просто ответил Репнин.
— Что? — Долгорукая покачнулась и принялась искать ручку дивана, чтобы опереться. — Что значат ваши слова, князь?
— Не более чем я сказал, — я люблю вашу дочь.
— И что же вы… тоже были с ней? — прошептала Долгорукая, хватаясь рукою за Сердце.
— Как можно! — возмущенно покраснел Репнин и спохватился: — Но почему — тоже?
— А разве вы не знаете, что стало истинной причиной побега Лизы? — Долгорукая пристально посмотрела на Репнина и, видя, что он действительно не понимает, о чем речь, пояснила: — Между Лизой и Владимиром Корфом была связь, и он бросил ее.
— Елизавета Петровна говорила мне о своих чувствах к барону, — после минутной паузы кивнул Репнин. — Но это — в прошлом. И я готов предложить ей руку и сердце, как только будет официально решен вопрос о ее разводе с господином Забалуевым.
— Вот как? — Долгорукая с интересом взглянула на Репнина. — Князь, пожалуйста, присядьте рядом со мной.
И, когда Михаил с холодной вежливостью опустился на краешек диванчика, продолжила:
— Простите меня, князь, если я в пылу отчаяния держалась с вами слишком высокомерно. Признаюсь, ваше известие для меня — удивительная новость и символ надежды. Да, я никогда не одобряла увлечения дочери Корфом и, к сожалению, поторопилась избавить ее от него, выдав Лизу замуж за того подлого обманщика и грязного игрока. Но вы — совсем другое дело! Я была бы несказанно рада, если бы Долгорукие и Репнины породнились еще и через вас с Лизой. Это во всех отношениях достойный брак, а уж коли он также построен на взаимном чувстве, то это просто моя мечта.
— Мария Алексеевна… — начал Репнин, но Долгорукая жестом остановила его.
— Я искренне рада, и мне приятно, что вы не дрогнули, услышав сообщение о романе Лизы с Корфом. Но все же я прошу вас — до тех пор, пока не решится судьба брака с Забалуевым, и Владимир своей кровью (Репнин вздрогнул) не искупит вины за позор нашей дочери, не приходите к нам, не испросив разрешения, и не встречайтесь с Лизой наедине.
— Вы хотите меня обидеть, Мария Алексеевна? — Репнин встал.
— Нет, нет! — Долгорукая схватила его за руку и пожала ее горячо и нервно. — Я лишь прошу вас не унижать мою дочь более того, чем она уже испытала. Я верю в вашу порядочность, князь, и надеюсь, что вы правильно воспримете мою просьбу.
— Хорошо, — скрипя зубами, согласился Репнин. — Счастье Лизы для меня — превыше всего! И я хочу, чтобы вы одобрили этот брак. Я обещаю, что впредь не сделаю ни единого шага в направлении Елизаветы Петровны, не заручившись вашим благословлением. И Петра Михайловича, разумеется, тоже.
— А вот это лишнее, — заговорщически улыбнулась Долгорукая. — Думаю, Пете о нашем соглашении знать совсем необязательно. Уверена, вы понимаете, что последнее слово в этой семье все равно останется за мной. А я обещаю вам всемерное содействие и поддержку.