Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…
Хорошо хоть отделкой можно было выделить себя из толпы схожих юных прелестниц. Вон и Катиш выделила высокую линию талии широкой атласной лентой цвета cuisse de nymphe emue [44], а светлые волосы вплела более тонкие ленточки того же оттенка. Недурна совсем, оглядела с легкой ревностью кузину Аннет. Хоть и некрасива лицом, но все же недурна.
Девушки уже проходили по лестничной площадке второго этажа, служившей неким переходом из хозяйской части дома в иную половину, для приемов, как вдруг Катиш замерла, остановилась как вкопанная, приложив ладонь к сердцу.
— Qu'arrive-t-il? [45] — встревожилась мадам Элиза, сопровождавшая девушек, уже готовая подать знак одному из лакеев, стоявших у дверей. Анна обернулась на кузину, заметила напряженный взгляд той сперва в распахнутые двери в парадную анфиладу, ведущую к зале, а потом вниз — на площадку холла, где старый швейцар встречал припозднившихся гостей.
— Нет нужды тревожиться, мадам, — проговорила она, изгибая губы в усмешке. — Это Катиш в сердце Амур попал стрелой еще давеча на всенощной, а ныне та глубже проникла.
Катиш бросила на кузину недовольный взгляд и произнесла зло:
— А жемчуг в дар получать — pleurer à chaudes larmes [46] позднее!
— А коли б слушала батюшку Иоанна, ведала, что суеверие есть грех! — Анна сжала сильнее ручку веера, с трудом сдерживаясь, чтобы не стукнуть кузину по плечу. — Пророчицей стала? Так я тебе нынче напророчу, желаешь? Что там душа твоя просит? Чтоб кавалергард в карточку запись сделал? Мечтай боле! Тебе только Павел Родионович и может запись сделать жалеючи! Или кто иной, коли попрошу. Что губы кривишь? Думала, по прелести твоей карточка полнится твоя на танцы? Нет, милая моя, по слову моему!
— Какая же ты злая! Ты гадкая! Гадкая! — Катиш резко развернулась и бросилась обратно в хозяйское крыло. Лакеи едва успели распахнуть двери перед ней. Мадам Элиза открыла рот, но не успела она и слова произнести, как Анна побежала за кузиной. Тогда она, вздохнув, подала дочери знак следовать за ней и направилась за убежавшими барышнями.
Все как обычно. Ничего нового. Анна обидела не со зла и совсем того не желая свою кузину словом, не сумев сдержаться, и ныне будут рыдать в голос обе, умоляя друг друга простить за гадкие и злые слова. Только лица раскраснеются дурно да припухнут от слез. И если личико Анны можно будет быстро выправить от этой красноты и припухлости ледяной водой, то Катиш будет суждено ныне на бале быть с красными пятнами на лице. Впрочем, она бы и так алела от смущения. Может, и незаметно будет после следов слез.
Но еще один человек, что невольно стал свидетелем этой бурной ссоры, помимо слуг, не знал, что подобные обмены злыми словами были не в диковинку в этом доме. Андрей замешкался в вестибюле, отдавая лакею салопы тетушки и Маши, передавая тому свою шинель, а потом его вдруг схватил за пуговицу мундира только прибывший старичок со слуховым рожком и, с кем-то спутав, долго что-то выпрашивал. После не выдержал этого напора старости и глухоты, взял мягко, но требовательно старичка за локоть и повел наверх, в залу. Они только ступили на первую ступень лестницы, ведущей на второй этаж, как разразился этот неприятный инцидент.
И снова mademoiselle Шепелева, как заметил Андрей, подняв голову вверх. Да, тетушка права — дурно воспитана и своенравна. Жаль, что такая прелесть таит под собой эти качества. И жаль, что он не может оторвать от нее взгляда. Какого черта, злился он сам на себя, когда снова и снова находил поверх голов ее русоволосую головку в окружении других — разных мастей, но определенно мужских.
Она не стала подавать ему руки, когда подошла вместе с кузиной и рыженькой хорошенькой компаньонкой поприветствовать ее тетушку, по обыкновению занявшую место в одном из кресел у стены залы. Только присела в реверансе, придержав подол платья, опустив скромно глаза в пол. Не будь той сцены, что Андрей увидел нынче, он поддался бы этому скромному очарованию, этой юной прелести, и непременно записал бы в ее карточку танец, чтобы хотя бы на миг коснуться этой русоволосой дивы. Но он помнил эту мимолетную ссору кузин, видел припухлость от недавних слез на лице Катерины Петровны. Лицо же Аннет было словно мраморное — без красноты, без иных следов, которые выдавали бы, что и она раскаивается в содеянном. Нет, красивое, но холодное лицо с легкой улыбкой на губах…
Бал начался. Прошлись сперва в полонезе, что по этикету должен открывать танцевальный вечер. Андрей выбрал с позволения Марьи Афанасьевны для него Машу, не желая пока вести в танце никого из новых знакомых. После решил пропускать танцы, и только на легкую кадриль, быть может, выбрать кого-нибудь из юных девиц или замужних прелестниц, чьи взгляды он ловил на себе украдкой.
— Отчего не танцуешь, mon cher? — обратилась к нему тетушка, устало прикрыв веки. Она плохо отдохнула перед балом, и ныне на нее то и дело наваливалась дрема. — Еще нарекут тебя букой и дурно воспитанным, мне на огорчение. Поди, пригласи кого-то из девиц. Вон, та с крупными буклями у ушей, с кружевным эшарпом, девица Колосова. Танцует недурно, я заметила, ног не отдавит.
— Нет покамест желания на то, ma tantine, — ответил ей Андрей, не двигаясь с места и так и подпирая колонну возле кресла графини. Маша, опустив глаза в пол, явно скучала, стоя позади графини — то сворачивала, то разворачивала веер Марьи Афанасьевны, который та отдала ей подержать на время.
Сама же графиня снова поднесла к глазам лорнет и оглядела залу и людей, что находились тут, словно выискивая кого-то. Задержалась на Анне Шепелевой, как заметил Андрей, отчего-то вздохнула, чуть качнула головой, отчего цветные перья на ее тюрбане забавно качнулись вверх и вниз, вызвав улыбку на губах Маши. Она поймала на себе взгляд Андрея, покраснела, когда он подмигнул ей, сам дивясь своему поступку. К чему он сделал то? Итак, бедняжка, алеет лицом, когда глядит на него украдкой, и он прекрасно знал отчего. Потому и не будет ее более ангажировать нынче — чтобы не давать надежд, к чему они, когда пусты, когда бесплотны?
А потом была мазурка, которую танцевали в середине залы Анна и ее брат, когда остальные расступились вкруг, памятуя о том, что брат и сестра Шепелевы неизменно танцуют ее на Рождественском балу. Андрей запомнит тот танец на всю жизнь: две фигуры на свободном пространстве паркета — одна в белом, стройная, воздушная, вторая — в зеленом мундире кавалерии. Оба статные, красивые лицом, так и приковавшие взгляд к себе. Как легко летала Анна вокруг брата, как игриво разлетался подол ее платья, и развевалась ее тонкая шаль за спиной, словно крылья ангела!
