Джо Беверли - Властелин моего сердца
Однако его успокаивающий голос разогнал ее страхи. Звук этого голоса, плащ, тепло его тела позади, обвивающая ее рука – все было полно очарования. Был ли он все еще обнажен? Она вообразила у себя за спиной его великолепное тело, отделенное от нее всего двумя слоями ткани. Ее охватила дрожь, не имеющая отношения к страху.
Он держал ее так, что она не могла его видеть. Только тропинку впереди, вытоптанную множеством ног, свод зеленых ветвей над головой, желтые и белые цветы в подлеске. Она слышала пение птиц, жужжание насекомых и его завораживающий голос.
Он сказал что-то и осторожно убрал ладонь с ее губ. Мадлен решила, что он попросил ее не кричать. Она облизнула губы и ощутила на них его вкус. Его рука скользнула вниз, к ее шее, затем снова вверх, нежно прижав ее голову к своей груди. Она все еще не могла его видеть, но почувствовала под волосами ткань. Она была разочарована, что он оказался одетым. При этой мысли щеки ее запылали…
Он тихо рассмеялся и снова зашептал что-то, тогда как его рука продолжала гладить ее шею, оставляя на ней огненный след. Затем она двинулась дальше, опалив жаром ее правую грудь. Мадлен сдавленно застонала. Даже сквозь платье и плащ она почувствовала тепло его руки, словно та соприкасалась с ее обнаженной кожей. Сосок девушки набух и затвердел, став невыносимо чувствительным, а рука незнакомца, подобно бабочке, двигалась медленными осторожными кругами. Глубокий ласковый голос говорил о любви и грешных наслаждениях… Мадлен сгорала от желания ответить, протянуть руку и коснуться его ладони, обернуться и поцеловать его, но ее связывал плащ. Ей хотелось заговорить, но она не осмелилась. Тогда он узнал бы, что она нормандка.
Его правая рука опять задвигалась, оставив ее грудь. Теперь, следуя ее тайному желанию, его ладонь скользнула ниже, туда, где соединялись ее бедра, и задержалась там. Она молча запротестовала, пытаясь отступить назад, но двигаться было некуда, да и ее грешное тело не желало убегать… И задвигалось под его рукой.
Он рассмеялся, тихо вздыхая возле ее пылающей щеки. Затем снова зашептал свои заклинания, а его рука скользнула вверх по ее телу, над ее левой грудью к шее. Его пальцы легли на ее затылок, и он приподнял ее влажные тяжелые волосы. Голос его умолк. Ощущение его губ на своей шее у линии волос дрожью растеклось по ее спине. От прикосновения его языка к обнаженной коже девушка чувствовала сначала влажное горячее тепло, затем холод, когда свежий ветерок находил оставленные им следы. Незнакомец делал то, о чем прежде грезила она, и пробежался языком вниз по ее позвоночнику, но влага, которую он мог здесь найти, была не холодной речной водой, а горячим потом.
Дрожь пронизала ее, словно она подхватила лихорадку. Его радостный смех эхом отдавался внутри ее. Она тоже рассмеялась, зачарованная до потери рассудка. Она уже собиралась заговорить, обернуться, встретить поцелуй, которого страстно желала. Но тут…
– Прощай, – сказал он по-английски. Уж это-то она поняла.
Он перекинул плащ ей на лицо и исчез.
Мадлен без сил рухнула на землю. Он действительно был из волшебного мира, раз сумел так околдовать ее. Но плащ в ее руках свидетельствовал, что это человек и его чары были человеческими и потому гораздо более опасными. Плащ был сшит из тонкой зеленой шерсти двух оттенков и украшен красной с темно-зеленым каймой. Он явно принадлежал далеко не бедному человеку. И не лесному разбойнику, человеку вне закона, если, конечно, тот не украл его. Но уж точно не волшебному принцу.
Ей бы хотелось сохранить его, но последовали бы нежелательные расспросы. Мадлен аккуратно сложила плащ, оставила его на земле и вернулась к своим сопровождающим. Она ведь не закричала. В Библии сказано, что если женщина не звала на помощь, она не может заявлять о насилии.
Как странно. Как удивительно прекрасно! Какая жалость, что он не для нее. Этот принц из волшебной страны не мог существовать в реальном мире, где она должна выбрать себе мужа. Но все же Мадлен помолилась о том, чтобы, когда она окажется на брачном ложе, ее муж обращался с ней также, как таинственный принц.
Эмери де Гайяр посмеивался на ходу, убегая. Когда он напал из засады на тайного соглядатая, то не ожидал найти такую прелестную пышечку. Ему хотелось бы продолжить это дело позже. У нее было восхитительное тело, отзывчивое на ласки.
Сначала он предположил, что это местная деревенская девчонка, но потом догадался, что она нормандка, вероятно, одна из служанок госпожи Селии. Мало кто из англичан имел такой темный цвет кожи. В ней чувствовалась примесь крови из южной Франции или Испании.
С ее стороны умно было хранить молчание и скрывать это. К тому же она не понимает по-английски. Иначе бы среагировала, когда он подробно описывал все, что собирался проделать с ее телом. Эмери снова рассмеялся. Он даже не мог позволить себе украсть легкий поцелуй из опасения, что она увидит его. Эмери де Гайяр не хотел, чтобы его имя связывали с неким Эдвальдом, человеком вне закона, помогавшим английскому люду устоять против нормандских притеснителей.
Человек постарше, с бородой, показался из-за деревьев.
– Ты, как я вижу, не торопишься? Что ты ухмыляешься, как болван?
– Просто от удовольствия поплавать, Гирт, – сказал Эмери. – Большая радость снова стать чистым!
Гирт был человеком Герварда. Это ему поручали заботиться о юном Эмери, когда тот приезжал в Англию. Гирт учил Эмери английским умениям и обычаям – приверженности традициям, уважению к дискуссиям, стоическому приятию судьбы.
Когда Гирт внезапно появился в Роллстоне, Эмери узнал, что Гервард вернулся в Англию и хочет организовать сопротивление. Долг Эмери по отношению к Вильгельму велел ему передать Гирта в руки короля. Но вместо этого он принял его без всяких вопросов. Гирт, без сомнения, был посланником и шпионом, но он был для Эмери также связующим звеном с населением, открывал ему доступ к образу мыслей и взглядам здешних людей. Ему это было необходимо: он старался объяснить простолюдинам нормандские законы и обычаи, чтобы помочь им пережить вторжение.
Гирт выдвинул идею обойти эту часть Англии, переодевшись лесными бродягами, объявленными вне закона. Это оказалось опасно, но очень полезно. Хотя Эмери де Гайяр выглядел англичанином и хорошо знал язык, всем было известно, что он нормандец, а значит, враг. Как Эдвальда, человека вне закона, его везде радушно принимали и не стеснялись говорить при нем правду. Во многих имениях дела шли неплохо и при нормандских лордах, но в ряде мест люди жестоко страдали, как, например, здесь, в Баддерсли.
– Ну, так как ты собираешься поступить с этим имением? – спросил Гирт.
