Сара Маклейн - Распутник
— Его бы следовало назвать лорд Простофиля, — усмехнулась Оливия.
Пиппа фыркнула:
— Стоп! Довольно! Он любит собак. — Она посмотрела на Пенелопу. — Как Томми.
— Вот к чему мы пришли? Выбирать будущих мужей, потому что они любят собак? — спросила Оливия.
Пиппа пожала плечиком.
Но ведь так быть не должно! Молодые женщины с внешностью и воспитанием ее сестер имеют право делать выбор, основываясь на чем-то большем, чем собачье товарищество. Они должны быть баловнями общества, держать его в своих руках, влиять на происходящие события.
Но этого не случилось, и все из-за Пенелопы, которая по иронии судьбы была баловнем из баловней, когда только начала выезжать, — избранная невеста герцога Лейтона, человека благороднейшего происхождения с безукоризненными манерами. После того как сватовство расстроилось, Пенелопа (что стало настоящей трагедией для ее сестер) утратила свое положение баловня общества. Сначала она считалась для многих добрым другом, затем приятной знакомой, а в последнее время гостьей, которая, однако, уже засиделась и злоупотребляет гостеприимством.
Она не была красавицей. Не была умницей. В общем, не была ничем особенным, разве только старшей дочерью очень богатого и очень титулованного аристократа. Рожденная и воспитанная, чтобы стать женой такого же богатого и такого же титулованного аристократа.
И почти стала такой.
Да только все разом изменилось.
В том числе ее ожидания.
Как ни печально, ожидания не помогли заключить удачный брак ни ей, ни ее сестрам. Несправедливо, что ей приходится страдать из-за разорванной помолвки почти десятилетней давности, и точно так же несправедливо, что из-за этого должны страдать ее сестры.
— В мои намерения не входило усложнить для вас возможность выйти замуж, — негромко произнесла Пенелопа.
— Ну значит, тебе повезло, что ты можешь все исправить, — отозвалась Оливия, которую явно не волновали чувства старшей сестры. — В конце концов, пусть твои шансы найти приличного мужа и невелики, но мои очень даже высоки. И станут еще выше, если ты выйдешь замуж за будущего виконта.
Снова вспыхнуло чувство вины. Пенелопа обернулась к Пиппе, внимательно за ней наблюдавшей.
— Ты согласна, Пиппа?
Та склонила голову набок, обдумывая варианты ответа.
— Хуже не будет, Пенни.
«По крайней мере тебе», — подумала Пенелопа, охваченная внезапной печатью — она вдруг поняла, что готова принять предложение Томми.
Ради своих сестер.
В конце концов, она могла составить куда худшую партию. Может быть, со временем она его даже полюбит.
«Дорогой М.!
Сегодня в Колдхарборе сожгли чучело Гая Фокса, и весь клан Марбери ходил на впечатляющее представление. Я просто обязана тебе написать, потому что очень расстроилась, обнаружив, что ни один молодой человек не захотел залезть на деревянный столб, чтобы сорвать оттуда шляпу мистера Фокса.
Может быть, на Рождество ты их научишь паре-другой трюков.
Твой верный друг П.
Нидэм-Мэнор, ноябрь 1813 года».
«Дорогая П.!
Они не нуждаются в моих уроках, если там есть ты, вполне способная сама сорвать эту потрепанную шляпу. Или теперь это для леди чересчур?
Я. приеду домой на Рождество. Если будешь вести себя очень хорошо, привезу тебе подарок.
М.
Итон-колледж, ноябрь 1813 года».
Этой ночью, когда весь дом уснул, Пенелопа надела свой самый теплый плащ, вытащила муфту, взяла с письменного стола фонарь и решила прогуляться по своей земле. Ну, не совсем своей. По земле, которая прикладывалась к ее руке в браке. По земле, которую и Томми, и множество других молодых привлекательных соискателей готовы принять с радостью в обмен на то, чтобы забрать Пенелопу из ее семьи и сделать своей женой.
Как романтично!
Она прожила слишком много лет, надеясь на большее. Веря (хотя убеждала сама себя, что не стоит), что и она тоже может быть счастлива. Что может найти что-то настоящее. Нет. Она не будет об этом думать.
В особенности сейчас, когда она прямиком идет к браку, которого так надеялась избежать. Теперь она не сомневалась, что отец твердо решил выдать свою старшую дочь замуж в этом сезоне — за Томми или любого другого. Пенелопа мысленно перечислила холостых мужчин светского общества, отчаявшихся настолько, что готовы будут жениться на двадцативосьмилетней девице с разорванной помолвкой в прошлом, но ни один из них не показался ей хоть сколько-нибудь годным мужем.
Мужем, которого она сможет полюбить.
Значит, Томми.
Пусть будет Томми.
Пенелопа приготовилась к холоду, опустила лицо в плащ и натянула капюшон пониже на лоб. Хорошо воспитанные леди не гуляют в глухую ночь, она это знала, но весь Суррей спит, до ближайшего соседа много миль, а лютый холод очень подходил к горькой досаде на события дня.
Несправедливо, что разорванная помолвка из далекого прошлого привела к такому сложному и запутанному настоящему. Вроде бы восьми лет должно хватить, чтобы Лондон забыл легендарную осень 1823 года, однако Пенелопу по-прежнему преследовала эта история. В бальных залах не умолкали шепотки: в дамских салонах веера шелестели, как крылышки у колибри, заглушая негромкие разговоры, из которых она улавливала только обрывки — приглушенные рассуждения о том, что же она такое натворила, раз герцог потерял к ней интерес, и почему она считает себя настолько выше других, что отвергает прочие предложения.
Неужели она слишком многого хочет от жизни?
Вероятно.
Пенелопа поднялась вверх по заснеженному склону, на минутку остановилась на вершине холма и посмотрела на черное озеро внизу, отмечавшее границу между землями Нидэма и Борна... точнеё, бывшими землями Борна. И пока стояла так, глядя в темноту, думая о своем будущем, она вдруг поняла, что совсем не хочет спокойной жизни в пастельных тонах, кадрилей и тепловатого лимонада.
А чем, собственно, ей не подходит Томми? В конце концов, он добрый, щедрый, у него недурной характер и теплая улыбка. Он не настолько красив, чтобы привлекать внимание, и не настолько умен, чтобы его побаиваться.
Вполне подходящие качества.
Пенелопа представила себе, как берет его за руку, чтобы он сопровождал ее на бал, в театр или на обед. Представила, как танцует с ним. Улыбается ему. Мысленно ощутила его руку в своей.
Она влажная и липкая.
Вообще-то это ерунда. Нет никаких причин думать, что руки у Томми вдруг будут влажными. На самом деле они у него скорее всего теплые и совершенно сухие. И все-таки Пенелопа невольно обтерла свою руку в перчатке о юбку. Разве руки у мужей не должны быть крепкими и сильными? В особенности в фантазиях?
