Шерон Пейдж - Вовлеченные в грех
Он вдыхал различные запахи: запах плесени от старых книг, резкий запах кожаных переплетов на новых книгах, щекочущий в носу запах пыли, скопившейся на полках. Друзья думали, будто он использует дом только с единственной целью — для проведения диких оргий, а на самом деле ему нравилось проводить здесь большую часть вечеров за чтением.
Он заполнил полки тысячами книг. Его отец никогда бы не подумал, что они у него есть. Старый герцог считал, что все свое время сын проводил в играх, пьянках и ухаживаниях за женщинами. И Девон на самом деле посвятил этим занятиям большую часть жизни. А потом, к всеобщему изумлению, он влюбился. В леди Розалинду Марчант. Он так стремительно ринулся в это чувство, что казалось, земля разверзлась у него под ногами.
Розалинда умерла раньше, чем он ушел на войну. Его отец умер, пока он сражался. У него никогда больше не будет возможности снова поговорить с ним, попросить прощения за спор, который у них случился, когда Девон сообщил о покупке офицерского чина. Отец тогда сказал, что для наследника титула это чертовски глупо и эгоистично.
Девон швырнул книгу в сторону длинного стола, стоявшего в центре огромной библиотеки. Раздался звон стекла. И Девон понял, что натворил. Потеряв ориентацию в пространстве и неправильно оценив расстояние, он выбросил книгу в окно.
— Ваша светлость, я… Я принес вам письмо, — послышался испуганный мальчишеский голос, и Девон услышал торопливые шаги в свою сторону.
— От кого? — задал вопрос Девон, хотя ответ ему был известен и без запинавшегося слуги. Кто же еще ему напишет?
— От ее светлости… Э-э… От герцогини Марч.
Ну зачем мать продолжает слать ему письма, прекрасно зная, что он не сможет их прочесть?
Разумеется, он знал почему. Как еще ей общаться с ним, когда он не приезжает домой? Но Девон не мог поехать домой, как бы сильно ему ни хотелось этого. Не сейчас, когда мог взорваться без предупреждения и причинить боль тем, кого любит. Он чертовски опасен.
Письма вызывали в нем чувство вины, но одновременно давали ему знать, что с матерью и сестрами все в порядке.
— Тебе придется прочитать его, парень. Что там пишут?
— Я… я не умею читать, ваша светлость, — растерянно ответил молодой слуга, верно, решив, будто герцог сошел с ума.
Другие письма Девону читал камердинер. Однако с тех пор, как Уотсон сбежал, в доме не осталось никого, кто умел бы читать.
— Может быть, настало время тебе научиться, — пробормотал герцог. Протянув руку, он сделал шаг вперед. Он понятия не имел, зачем сделал это. Это инстинкт — подойти к письму, где бы оно ни находилось, но вдруг его голень ударилась обо что-то острое и твердое.
— Проклятие! — взревел герцог. Боль пронзила ногу. Сначала книга, теперь это. Он не в состоянии перемещаться по собственному дому. Девон протянул руку, и она наткнулась на гладкую деревянную поверхность. Он схватился за нее. Это оказался небольшой восьмиугольный столик. Бесполезная декоративная вещица. Одним быстрым движением Девон приподнял столик вверх.
Еще через секунду столик развалился, со страшным грохотом ударившись о пол и проскрежетав по деревянным половицам. Звук разбившегося вдребезги дерева эхом разнесся под сводчатым потолком комнаты. Слуга взвизгнул.
— Порубить в щепки для растопки, — гаркнул герцог. — Немедленно.
— Д-да, ваша светлость.
Послышались торопливые шаги. Парнишка пыхтел, дерево скрипело. Девон ощупью пробрался к каминной полке и правой рукой схватился за край. Теперь он сориентировался в пространстве и будет стоять здесь, чтобы не выглядеть беспомощным идиотом снова…
— Хотите еще что-нибудь сломать?
Женский голос заставил его вздрогнуть. Это была так называемая куртизанка. Женщина, которая прошедшей ночью вытащила его из ночного кошмара и которую он едва не ударил в ответ. Она находилась в его доме всего несколько часов, но он уже знал все оттенки ее голоса. Страстные и урчащие, когда она пыталась соблазнить его, мелодичные и легкие, когда она смеялась. А иногда, как сейчас, хрустящие, как незрелое яблоко, и удивительно властные. Интересно, кем она была до того, как оказалась в борделе?
— Может, помочь? — продолжала Энн. — Мне всегда было интересно, как это бросить что-то просто ради того, чтобы разбить или сломать.
— Ломай что хочешь, — пробормотал герцог. — Я все равно никогда не увижу разницу.
У Энн дрогнуло сердце.
Она пожалела о своих резких словах. Ей надо быть милой и обходительной, а она язвит. Но она отреагировала инстинктивно, поскольку ненавидела взрывное и бессмысленное насилие, которое позволяли себе мужчины. Ее кузен Себастьян использовал его, заставляя сжиматься от страха Энн с матерью, когда унаследовал их дом. Жестокие люди применяли его в лондонских борделях, запугивая женщин и добиваясь от них послушания. Охранник Мадам Син, Мик Тейлор, бывший боксер, пользовался им, чтобы управляться с проститутками Мадам.
Но сейчас, увидев мрачного и огорченного герцога, Энн испытывала боль от сострадания. Марч был в брюках и небрежно наброшенной на плечи рубашке, мятые края которой свисали над упругими ягодицами. Темные волосы доходили до плеч. Густая щетина, покрывавшая подбородок вчера, за ночь, казалось, выросла еще больше. Сегодня утром она больше походила на всклокоченную бороду.
Энн вспомнила красивого джентльмена с глазами поразительного фиалкового цвета, давшего ей два соверена, чтобы освободить ее от необходимости продавать свое тело. Человек, который стоял перед ней сейчас, выглядел совсем по-другому. Беззаботная улыбка исчезла с его лица. Сейчас у него был такой… опустошенный вид.
Энн помнила, что почувствовала, когда потеряла мать. Как ей было страшно в тот момент, когда она поняла, что потеряла всех, кого любила. Тогда ее охватила ярость. Ужас. Отчаяние. Боль потери оказалась настолько глубока, что она два дня просидела на полу их грязной комнаты без движения. Неужели герцога охватила такая же скорбь, когда, открыв глаза на поле боя, он понял, что ослеп?
Ей хотелось подойти к нему, обнять за талию, прижаться губами к мятой рубашке и покрыть поцелуями широкую грудь. Если и был на свете мужчина, который всем своим видом показывал, как нуждается в теплых объятиях женщины, то это герцог Марч.
Энн пересекла комнату, миновав длинный стол и ряды стульев с прямой спинкой. Но, зайдя с другого конца каминной полки, вдруг остановилась примерно в шести футах от герцога. Это какое-то наваждение. Вчера она прикасалась к его обнаженному телу в самых интимных местах, а сегодня, чувствуя неловкость, стояла, сжав кулаки. Ей очень хотелось прикоснуться к нему, но поймет ли он?
— Я не верю, что вас на самом деле мало волнует ваш дом и окружающая обстановка, — тихо сказала Энн.
— Прости, любовь моя. — Герцог даже не повернулся в ее сторону, прикрыв глаза пушистыми ресницами.
— Я видела, что вы наткнулись на стол, больно ударились, расстроились и накинулись на него. — Энн казалось, что она говорит так, как, бывало, говорила ее мать, когда они жили в Лонгсуорде. Твердо, здраво, основываясь только на фактах. — Уверяю вас, я могу быстро уйти с вашей дороги, если это необходимо.
Темные брови герцога поползли вверх, и на этот раз он повернул голову в ее сторону:
— Ты видела меня в самом безобразном состоянии, когда я набросился на тебя, а теперь стала свидетелем того, как я швыряю мебель по всей комнате. Вот почему тебе нельзя оставаться здесь, любовь моя. Это невозможно. Я говорил, что решу, как с тобой поступить, и вот решил. Я не стану нести ответственность за причинение тебе вреда.
— Не понимаю, почему вы так уверены в том, что навредите мне.
— Ангел мой, я знаю, на что способен. Тебе нельзя оставаться. Мой экипаж доставит тебя, куда пожелаешь. Если хочешь, я заплачу за твои услуги, и ты сможешь воспользоваться этими деньгами, чтобы поехать, куда захочешь.
Сколько же он заплатит ей? Энн на мгновение задумалась… но потом отбросила эту мысль. Этих денег не хватит.
В конце концов, у нее будет шанс сбежать, только если она убедит герцога дать ей такое денежное содержание и подарки, которые получает любовница.
— Мне хочется… — Ей очень хотелось найти какой-то способ помочь ему. Прекратить эти ночные кошмары. Помочь ему ужиться со своей слепотой. Когда ее дед потерял зрение, это происходило постепенно, в течение многих лет. И он радовался, когда Энн гуляла с ним, описывала ему сады и участки… своего дома. А еще дед обожал, когда она ему читала.
Конечно, его не изводили ночные кошмары, не мучили вспышки ярости. Дед был пожилым джентльменом, обожавшим сельскую жизнь, а не молодым герцогом в расцвете лет, известным повесой в Лондоне.
Энн погрызла палец. Ей не хотелось думать о прошлом, она считала, что сейчас это не имеет никакого отношения к ней. А может, имеет. Понравятся ли герцогу такие же простые вещи, каким так радовался ее дед? Помогут ли они ему исцелиться? Может, стоит попробовать?
