Ширл Хенке - Упрямица
– Мне жаль с вами расставаться, дон Лусеро, но уже с восходом солнца мы отправляемся в Дуранго. У меня жесткое расписание.
Пожав руку принца, Ник произнес с теплотой:
– Я благодарен вашему высочеству за то, что вы были моим секундантом.
– Мне это доставило удовольствие. По-настоящему я должен сказать вам «спасибо». Фон Шелинг уже стал чрезвычайно обременять меня. Благодаря вам я избавился от него. – Принц замолчал и окинул фигуру Фортунато изучающим и несколько лукавым взглядом. – Если вдруг вы вновь захотите взять в руки оружие, пожалуйста, обращайтесь ко мне. Я буду рад, если вы появитесь в моем полку.
Николас в ответ только пожал плечами. Мариано Варгас внимательно наблюдал за ними.
После ухода высокого гостя и его свиты дон Энкарнасион собрал около себя с полдюжины гасиендадо и тихим голосом что-то сказал им.
Николас не был включен в этот избранный круг. Не дождавшись приглашения от хозяина, он решил незаметно удалиться из кабинета, но во что бы то ни стало подслушать, о чем пойдет речь на ночном сборище.
Он вышел на темную веранду и стал смотреть издали на тускло освещенные окна кабинета. Свечи догорали, в углах комнаты сгущались тени.
Дон Энкарнасион проверил, плотно ли прикрыты массивные дубовые двери, Мариано осмотрел запоры на стеклянных французских окнах, выходящих на веранду.
«Предстоит серьезный разговор», – решил Фортунато, обрадованный, что голоса из кабинета достаточно слышны сквозь тонкое оконное стекло.
Он рискнул подойти поближе. Густые ветви, нависающие над верандой, загораживали ее от лунного света, и люди из освещенной комнаты вряд ли могли заметить спрятавшегося в темноте соглядатая.
Старый дон сразу же приступил к делу:
– Слухи о неминуемой катастрофе распространялись уже давно, но сегодня это было подтверждено из первых уст. После приватной беседы с принцем я сделал вывод, что правлению Максимилиана пришел конец.
– Войска Базена удерживают лишь ближайшие подступы к столице. Если они уйдут, их некем будет заменить, – добавил Мариано.
– В таком случае мы должны выполнить просьбу принца и дать Максимилиану наше золото, – высказался Патрисио.
– И нашу кровь? Ты это хотел сказать? Удивляюсь тебе. Ты стал рассуждать как эти зеленые юнцы. – В ледяном взгляде старшего Варгаса читалось явное презрение к мыслительным способностям своего давнего друга.
– Очевидно, дон Патрисио пошутил, – с циничной усмешкой произнес Герман. – Как бы нам ни нравился Салм-Салм, но своя рубашка ближе к телу, и тратить деньги впустую на милостыню попрошайкам нам не следует. Ведь принц унесет отсюда ноги тотчас вслед за французами, а мы останемся здесь.
– И так же поступит наш обожаемый юный Габсбург, если в голове у него сохранилась хоть малая толика мозгов, – пренебрежительно подхватил Доротео.
– Останется он или сбежит – уже неважно! – дон Варгас властно прервал в самом начале завязывающийся было спор.
Все взгляды присутствующих обратились на него.
– Нас устроит любое консервативное правительство, которое придет к власти в столице. Пусть даже это будет свора жадных до добычи республиканских генералов. Мы с ними отлично поладим, особенно если они начнут грызться между собой.
– Одного мы не можем допустить, – подал голос Мариано, – это чтобы в столице воссел на трон проклятый индеец и начал править сильной рукой. Хуареса надо ликвидировать.
– Сколько раз мы пытались, и все без толку! – раздраженно откликнулся Герман.
– Больше провалов не будет. Ошибиться сейчас – непозволительная роскошь! – Скучающая мина улетучилась с лица Мариано Варгаса. Куда-то исчез замкнутый в себе, угрюмый и равнодушный ко всему пьянчуга. Перед собравшимися в кабинете гасиендадо предстал вождь с пылающей страстью в глазах и в голосе. – Наши семьи владели этой землей из поколения в поколение. Теперь мы близки к тому, чтобы потерять все. Хуарес держит в руках все нити, от него исходит энергия, которая движет повстанческими ордами. Умрет он – и их революция умрет вместе с ним. Армии Диаса и Эскобедо рассыплются, распадутся на десятки бандитских шаек, а мы… тогда мы здесь, на севере страны, останемся полновластными хозяевами, какими были на протяжении столетий.
Мариано закончил свою речь на торжественной ноте.
– Ты считаешь, что, убив Хуареса, мы тем самым спасем императора? – скептически осведомился Патрисио.
Мариано небрежно пожал плечами:
– Вероятно, нет. Но нам какое дело до Максимилиана? Усидит он в столице или нет – не имеет значения. Подумайте вот о чем! – продолжал Мариано. – Мы провозгласим север нашим отдельным государством.
– Это означает раскол нации, – с беспокойством заметил Патрисио.
– Да, но зато мы сохраним свой образ жизни и законы, которые установили еще наши благородные предки. Если республиканская чернь добьется успеха, их вождь тут же даст каждому из ему подобных право голоса. А тогда, поверьте, недолго просуществуют наши гасиенды! – зловеще предупредил дон Энкарнасион.
– А как насчет гринго? Ходят слухи, что они готовят интервенцию и вот-вот постучатся к нам в дверь. Они уже снабжают Хуареса оружием.
– Тем более есть смысл его убить. Без него им только останется, что махнуть на Мексику рукой. Вторгаться в нашу заварушку для них будет все равно что совать голову в мельничные жернова, – уверенным тоном заявил Мариано.
– Смерть Хуаресу! – подхватил дон Герман и поднял бокал.
– И да здравствует наша Мексика! – добавил Мариано с циничным смешком.
Николас слушал все это с нарастающей в душе злобой. Мерзавцы! Грязные, подлые ублюдки! И предатели. Им безразлична судьба Мексики так же, как и участь несчастного императора Максимилиана. Испорченные, эгоистичные, они ради своих классовых привилегий и привычного комфорта согласны ввергнуть целую страну в анархию в тщетной попытке остановить колесо истории. Как часто в своих странствованиях по миру Ник сталкивался с подобной ситуацией. Но тогда его это не касалось лично.
Почему же сейчас в нем пробудились иные чувства?
Он приучил себя смотреть на вещи с позиций высокорожденного креола дона Лусеро Альварадо, выросшего в этих местах и после долгого отсутствия вернувшегося к домашнему очагу. Он надел на себя чужую личину, постарался думать и поступать, как Альварадо. Но в глубине своего существа он все же остался прежним Николасом, интересы класса гасиендадо не были ему близки, так же далек он был от республиканских идей Хуареса. Нику всегда приходилось думать только о себе, иначе он бы и не выжил.
Но затея с переодеванием приняла серьезный оборот, и неожиданно для себя Ник ощутил, что Мексика как бы усыновила его, распахнула перед ним материнские объятия. Он проникся любовью к этой суровой земле, понадеялся, что наконец обрел родину. И вот теперь судьба Мексики висела на волоске и зависела только от того, останется ли в живых маленький упрямый индеец, чьи воины гордо шли навстречу пушечным жерлам с мачете в руках.
