Шелли Такер - Навсегда с ним
Она послушно исполняла все его просьбы и оперлась руками за спиной, так что ее груди призывно поднялись. Гастон почувствовал, как изнутри его охватывает дрожь, как напряглась от прилившей крови его плоть. Перед ним было волшебное видение: мягко изогнутое тело цвета слоновой кости, с закинутой головой, закрытыми глазами и расставленными коленями. Ее поза покорности и доверия поразила его, наполнила любовью, страстью и острым желанием.
Он осторожно коснулся пальцами ее шелковых волос внизу живота. Глядя на свою темную ладонь у ее нежного лона, он возбуждался все сильнее.
— Держись за шкуры, — глухим голосом приказал Гастон. — Держись крепче.
Она сделала, как он велел, схватившись за густой волчий мех. Медленно и нежно Гастон ласкал ее. Она прикусила нижнюю губу, но все равно не смогла сдержать рвущийся наружу стон. Каждый ее вскрик отзывался в его душе блаженством и радостью, не меньшими, чем испытывала она.
Селина задыхалась, судорожно сжимала мех. У него крутилась голова от желания, но он удерживал себя, зная, что потеряет над собой последний контроль, как только их тела сольются.
Всю ночь. Он должен сдержать обещание, которое дал ей. Он будет любить ее час, и еще час, и еще…
Кончиками пальцев он захватил влажный бутон ее женственности и почувствовал, как тот стал быстро набухать. С ее уст срывались невнятные звуки. Она обратила к нему требовательный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Молящее выражение ее глаз, запах ее страсти, смешивающийся с дымом, почти лишили его самообладания.
Он уже готов был поддаться искушению опрокинуть ее на шкуры, погрузиться в жар ее тела, но удержался. Ведь за долгие годы он испытал массу самых разных удовольствий, но страсти, подогреваемой любовью, прежде не знал и хотел сейчас заглянуть в самые дальние уголки нового для него чувства. Он шел сквозь свои ощущения медленно, давая им обоим время освоиться. Время.
Он снова обратился к плотному, набухшему бутону: гладил его, чуть пощипывал. Выкрикивая его имя, она выгнулась вперед. Он быстро и ритмично касался круглого зернышка.
Она зашлась в стоне, по ее телу одна за другой пробегали судороги экстаза. Он порывисто привлек ее. Прижав ладони к его груди, она покрывала жаркими поцелуями его губы, щеки, заросший подбородок. Он подхватил ее за ягодицы и прижал, дрожащую, шепчущую слова любви, к себе.
— Я родился, чтобы оказаться здесь, — простонал он, на дюйм вставляя свой меч в ее ножны. — И остаться навсегда.
— Да. Навсегда…
Селина закрыла глаза и приоткрыла губы для поцелуя. Он страстно приник к ним и стал входить в нее… медленно… очень медленно. Она движением бедер попыталась заставить его проникнуть глубже.
— Еще нет, Черная Львица, — прохрипел он, проскользнув в нее еще на один дюйм. — Интересно, сколько раз я смогу доставить тебе удовольствие? Пока не закончилась ночь, я хочу услышать, как рычит моя львица.
Прошло еще немало времени, пока он позволил себе дойти до пика наслаждения, соединиться с ней в единое целое на постели из звериных шкур в золотистых отблесках огня.
Он выполнил свое обещание.
Перед тем как дать жене погрузиться в сон, он нежно целовал ее волосы, лицо. Она свернулась калачиком рядом, положив голову на его руку. Он обнимал ее за талию, а чтобы она не замерзла, укрыл одной из шкур.
Гастон почти всю ночь не давал ей спать, занимаясь с ней любовью всеми известными ему способами, познавал ее тело до самых укромных складок, познавал ее сердце до самых потаенных желаний, познавал ее душу до самых дальних уголков. Она идеально подходила к его телу. Идеально подходила к его жизни.
Каждый день своей жизни с ней он делал новые открытия. Прежде он знал о себе лишь то, что он знаком с грехом и насилием лучше, чем большинство других. Она же заставила его почувствовать себя добрым и благородным. И любимым.
За что Бог наградил его таким подарком и за что тут же отнимает?
Душу Гастона охватили гнев и негодование. Зачем Господь так жестоко пошутил над ним, перебросив Селину Фонтен через века прямо в его постель? Зачем он безнадежно полюбил ее за своенравный характер, ум, красоту, непокорность и преданность?
Необычные головные уборы. Странные блюда, которые при готовке прилипают к потолку. Женский смех, эхом разносящийся по главному залу, когда весь замок отошел ко сну.
Как она дернула ногой, когда он пощекотал ее! А как блестели ее глаза, когда она без малейшего стеснения трогала и целовала его!
И ее поза калачиком, будто она специально создана, чтобы, прильнув сейчас к нему, не оставить между их телами ни малейшего просвета.
Почему Бог оказался так безжалостен, подняв его в небеса и тут же низвергнув в ад? Принеся ее сюда — и тут же забирая.
Внезапно он ощутил влагу на своих щеках, но не стал вытирать лицо — не хотелось даже на мгновение выпускать ее из объятий.
Неужели это и есть любовь? Даже самые тяжелые болезни не приносили ему таких страданий. Он был изнеможен, но не мог заснуть. У него с прошлого утра не было ни крошки во рту, но он совершенно не хотел есть.
Неужели Аврил и Жерар испытывали то же самое?
Неужели Аврил каждый день приходится жить с чувством ничем невосполнимой потери? Как же он был черств и бестактен, когда настаивал на ее новом браке!
Он теснее прижал к себе Селину, понимая, что его нынешние переживания — бледная тень того, что придется вытерпеть через четыре дня…
Через три дня — дошло до него, когда в окно попали первые робкие лучи солнца.
Он зарылся лицом в ее волосы, чувствуя, как все внутри запылало нестерпимой болью утраты. Зачем нужна любовь, с горечью думал он, если она не может удержать любимую? Жену, пламенную любовницу.
— Я не сдамся, ma roussette, моя Руссетт, Рыженькая, — прошептал он, любуясь первыми лучами солнца, играющими в ее кудрях.
Прозвище ему понравилось. Оно так подходило ей, горячей, как огонь, сладкой, как мед. Это было лучше, чем «супруга», «львица» или любое другое имя, которыми он ее награждал.
Он еще раз тихонько произнес, гладя ее по волосам:
— Я люблю тебя, и я не сдамся, Руссетт.
Глава 28
Дул теплый полуденный ветерок, шевеля ветви абрикосовых деревьев и шелестя листьями. Селина вздохнула и в полудреме, не открывая глаз, радовалась ощущению на лице свежего воздуха и пальцев Гастона, ласково теребящих ее волосы. Он сидел на траве, опершись спиной о дерево, а она устроилась у него на коленях, положив голову ему на грудь.
Она будто перенеслась в детство, когда проводила лето в одном из обширных загородных поместий своего деда. Тогда она часто вот так засыпала где-нибудь на солнышке. Приятное ничегонеделание, мир, солнце и бесконечность времени впереди.
