Кейт Форсайт - Старая сказка
После того как наша мать была сослана в монастырь, а маркиз де Малевриер был назначен нашим опекуном, я утратила веру в Бога. Разве может существовать Господь, гневно спрашивала я себя, если Он позволяет вершиться подобной несправедливости? Моя мать искренне верила в то, что Господь — наш друг, и что мы можем обратиться к Нему в любое время. Нам нет нужды платить церкви за то, чтобы обратить на себя Его внимание. Нам не нужны посредники в лице святых. Все, что нам требовалось — наша собственная, чистая и спокойная вера. «Боже всемогущий, — молилась я, — если ты действительно существуешь, спаси мою маму. Порази молнией своей маркиза. Преврати его в горсть пепла. Пошли ему саранчу, чуму и мор, чтобы он умер, а моя мама вернулась домой».
Но матери было отказано в спасении. Маркиз избежал кары. А в душе у меня поселилась звенящая пустота на том месте, где когда-то жил Бог. Со временем я заполнила эту пустоту постоянным блеском, чередой развлечений и забав, коих было множество при дворе. Однако же на всем протяжении этого головокружительного и опасного гальярда[144] я бережно хранила в сердце простые и чистые принципы веры моей матери. Sola Scriptura, Sola Gratia, Sola Fide.[145] Так что я действительно чтила ее память единственным доступным мне способом.
А герцогиня де Гиз тем временем продолжала в своей кислой манере:
— Король рассматривает возможность издания указа, согласно которому все браки между католиками и гугенотами будут признаны недействительными. Любой ребенок, рожденный в таком союзе, будет объявлен вне закона. Вы давно уже вышли из возраста, приличествующего замужеству, мадемуазель де ля Форс. Если вы не покаетесь немедленно и не откажетесь от своей ложной религии, то можете вообще не рассчитывать на брак.
Я растерялась и не знала, что ответить. Мне хотелось крикнуть, что мне исполнилось всего лишь двадцать три года, но я понимала, что она права. Я действительно давно перешагнула рубеж, считавшийся наиболее подходящим для замужества.
— Я бедна и уродлива, и поэтому никто не хочет на мне жениться, — пробормотала я в ответ.
— Вовсе нет, — запротестовала Франсуаза. — У вас замечательное, живое и привлекательное лицо, мадемуазель. И, вероятно, если вы покаетесь, то… король склонен вознаграждать тех, кто возвращается в лоно истинной веры.
Я почти не слушала ее. В моих ушах звучали слова Мишеля: «Если я когда-нибудь соберусь жениться, то или на богатой, или на красивой. Лучше всего, чтобы моя избранница сочетала в себе оба эти качества. А ты, к несчастью, не обладаешь ни одним из них».
— Никто не желает брать в жены кокотку, — мстительно изрекла герцогиня.
Кровь бросилась мне в лицо.
— В самом деле? Должна ли я понимать вас так, будто вы полагаете, что ко мне применимо сие выражение? В таком случае, позвольте, в свою очередь, предостеречь вас, что я не потерплю подобной клеветы.
— От кокетки до кокотки — один шаг, — ответствовала герцогиня, пожав своими худенькими, согбенными плечиками.
— И еще один — до гарроты,[146] — с деланной улыбкой парировала я.
Герцогиня нахмурилась, чувствуя себя оскорбленной, но не понимая, почему.
Франсуаза явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— В наши намерения не входит оскорбить вас, мадемуазель. Просто ваша любовь к театру не осталась незамеченной, и…
— А разве его можно не любить? — воскликнула я. — Ах, Расин,[147] Корнель! Нам несказанно повезло, раз мы живем в такие времена!
— Только женщина с подмоченной репутацией способна якшаться с драматургами и актерами, — герцогиня тоном дала понять, что приравнивает к ним проституток и извращенцев.
Я изобразила на лице легкое недоумение.
— Но сейчас модно предлагать свое покровительство людям искусства. Разве не сам король пригласил Мольера отужинать с ним за одним столом?
— Это решительно невозможно. Король никогда не сделал бы ничего подобного. Это были всего лишь слухи.
— Да-да, слухам нельзя верить, — быстро подхватила я.
Герцогиня опешила. На мгновение она растерялась, не зная, что сказать, а потом сердито заявила:
— Мы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать поведение короля, который находится на поистине недосягаемой высоте для такой особы, как вы.
— Боюсь, вы позабыли о том, что моя мать и король — родственники, — я мило улыбнулась. — Это совсем не похоже на вас, миледи, — забыть о происхождении великих мира сего. Мне почему-то казалось, что вы задали себе труд внимательно проштудировать его.
И вновь герцогиня не смогла найти нужных слов. Франсуаза отвернулась, пряча улыбку.
Я же благочестиво продолжала:
— Думаю, любовь к театру у нас в крови. Я имею в виду членов нашей семьи. Я знаю, что мой кузен… то есть Его Величество… такой же пылкий поклонник драматургов и актеров, как и я. Но довольно пустой болтовни. — Я направилась к двери. — Я могу весь день рассуждать о театре, поскольку, как вы справедливо заметили, питаю к нему искреннюю любовь, но, увы! Долг — превыше всего. Надеюсь, вы извините меня.
Глаза Франсуазы искрились весельем.
— Мадемуазель де ля Форс, вы имеете полное право счесть нас старыми занудами, сующими нос не в свое дело, но, смею вас уверить, мы пришли сюда с самыми благими намерениями. Король недоволен.
У меня перехватило дыхание.
— Король?
— Когда известия о вашей дружбе с актером Бароном достигли его ушей, он нахмурился.
Сердце у меня упало, словно прихваченное сильным морозом. Я глубоко вздохнула.
— Уверяю вас, сударыни, что между мною и господином Бароном нет ничего, кроме… дружбы и глубочайшего взаимного уважения.
— В таком случае, еще раз приношу вам свои самые искренние извинения, — сказала Франсуаза. — Я знаю, что вы лишились матери и одиноки, и что вам может быть трудно… — она вновь заколебалась, но потом все-таки решила продолжать, — сохранить в неприкосновенности свое сердце и добродетель при дворе…
Где завязать любовную интрижку так же легко, как расколоть орех, подумала я. Разница, разумеется, заключалась в том, что эти дамы состояли в браке и имели покладистых мужей, увлеченных собственными романами. Ну и, естественно, они были богаты. Моей единственной ценностью на рынке брачных услуг была моя родословная и мое целомудрие… с которым я рассталась легко, как ребенок, который, не задумываясь, срывает обертку с рождественского подарка.
— Благодарю вас за заботу, — холодно ответила я.
Герцогиня де Гиз поднялась на ноги, и лицо ее обрело еще более кислое, нежели обычно, выражение.
