Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора
Мало-помалу на других столах бросили игру, и вокруг королевского стола собралась довольно большая толпа зрителей. Людовик волновался все больше и больше, с его уст срывались все более резкие замечания, и Филиппу, которому в этот вечер особенно везло, доставалось каждую секунду. Но герцог не обижался – он был счастлив: ведь в этот вечер он блестяще поправил свои дела!
Луиза никогда не любила карточной игры, и интерес, проявленный всем обществом к несчастью Людовика, не коснулся ее. Поэтому, походив по комнатам, она присела за соседним столом, покинутым игроками, и призадумалась.
Это заметил Гиш, который ради поправления своего кредита при короле считал теперь своей непременной обязанностью оказывать Луизе всякие знаки внимания. Он сейчас же подсел к девушке и стал развлекать ее веселым разговором.
Это заметил Людовик. Не раз он отвлекался от игры, чтобы злым взглядом скользнуть по разговаривающей парочке. Наконец он не выдержал. Схватив первую попавшуюся карту – ею оказалась двойка бубен, – он написал на ней что-то свинцовым карандашом и резким движением бросил карту на стол перед Луизой.
Лавальер взяла карту и прочла:
«Вы себя безобразно держите! Что за манера предаваться бесцеремонному кокетству на глазах у всех? Хоть бы догадались удалиться со своим рыцарем в укромный уголок. Черт знает что такое!»
Луиза мягко улыбнулась, провела своей белой тонкой рукой по лбу, а затем, в приливе вдохновения, разыскала в лежавшей перед ней колоде карт двойку червей и написала на ней:
«Pour m'ecrire avec plus de douceur,
I1 fallalt choisir un deux de coeur.
Les carreaux ne sont falts, ce me semble,
Que pour servir Jupiter en courroux.
Mais deux coeurs vraiment unis ensemble,
Peuvent ils rien s'annoncer que de doux».[45]
Записав это, Луиза встала и с очаровательно-ясной улыбкой положила карту перед королем.
Взор Людовика прояснился; он благодарно кивнул Луизе головой, а через несколько минут прекратил игру совсем, заявив, что ему не может везти сегодня и потому бесцельно испытывать долее капризную богиню счастья.
На следующий день Людовик явился к Луизе, и первыми его словами были:
– Ты дала мне хороший урок, моя обожаемая! А чтобы мне не забыть его, я велел положить твои грациозные стихи на музыку. Слушай! – и, взяв лютню, он пропел стихи Луизы.
В этот день король вообще был необычайно нежен и тих. Но пробыл он у Луизы недолго. Как он сообщил, ему необходимо было отправиться сегодня в Париж по важному делу. Но он выразил при этом уверенность, что они очень скоро свидятся опять.
XXIII
В пятницу Луиза с утра очень нервничала и грустила. И вдруг ей подали письмо, в котором маркиза де Сен-Реми извещала, что она прибыла в Париж и желает видеть свою дочь, поэтому пусть Луиза сейчас же приезжает в высланном за ней экипаже.
То-то была радость для Луизы! Сразу слетела с нее грусть, мигом обсохли слезы. Поспешно переодевшись, она села в карету и помчалась по направлению к Парижу.
Луиза была так поглощена радостью предстоявшего свидания, что совершенно не обратила внимания на некоторые странности своего путешествия. Повсюду были выставлены подставы, все делалось, чтобы ускорить проезд. Как могла маркиза де Сен-Реми, стеснённая в средствах, обеспечить дочери так дорого стоившую роскошь?
Однако Луиза даже не задумывалась над этим. Она увидит мать, свою милую, обожаемую мать! Только это и наполняло ее душу.
Но вот показались предместья Парижа, вот карета покатилась по улицам города. Кое-где уже зажигались огни, повсюду виднелись большие толпы народа, вышедшего подышать вечерней прохладой.
Луиза ни на что не смотрела, ни о чем, кроме своего свидания с матерью, не думала. Ах, ведь скоро уже, скоро!
Наконец карета, покрутившись по улицам, остановилась перед большим и нарядным домом.
«Как, неужели здесь? – с недоумением подумала девушка. – Да у кого же могла остановиться мама? Или у нас в Париже имеются богатые родственники, о существовании которых я даже не знала?»
Но ей некогда было отдаться своему недоумению, ливрейный лакей почтительно распахнул дверку кареты и помог девушке выйти. Величественный швейцар распахнул входную дверь, и наверху роскошной мраморной лестницы Луиза увидела мать. Взвизгнув от радости, она стрелой взбежала по лестнице и чрез секунду смеясь и плача повисла на шее у матери.
Маркиза ласково обняла дочь и повела ее в комнаты. Там, усадив девушку на стул, она долгим, любовным взглядом окинула ее свежую, стройную фигуру.
– Так ты не забыла меня, все еще любишь хоть немножечко? – произнесла Луиза после первых ласк.
– Разве мать может забыть дочь? – ответила маркиза. – Но вот ты, милая Луиза, по-видимому, и разлюбила свою мать, и забыла о ее существовании!
– О мама! – с нежным укором воскликнула девушка.
– Да, да, милая Луиза, – серьезно и настойчиво повторила мать, – к сожалению, дурные слухи, о которых я тебе писала и которым вначале не верила, оказались совершенно справедливыми. Могла ли я ожидать это от тебя! Так, значит, всемилостивейший король действительно обратил на тебя свое внимание?
– Но, мама, выслушай же меня! – волнуясь и чуть не плача, перебила ее Луиза. – Клянусь тебе, ведь между нами ничего нет!
– Ничего нет! – с негодованием повторила Сен-Реми. – Да ведь именно об этом-то я и говорю! Именно это-то и заставило меня приехать сюда! Ничего нет! И она говорит это так, как будто это – невесть какая заслуга!
– Мама, я ничего не понимаю! – со страхом произнесла Луиза.
– Этому я верю! – отрезала маркиза. – Все-таки я верю в твое доброе сердце и готова допустить, что ты наделала ошибок лишь по наивности.
– Но, мама! Каких ошибок?
– И ты еще спрашиваешь! Да что ты и в самом деле вчера родилась? Неужели даже все это время, проведенное при дворе, ровно ничему не научило тебя? Скажи мне, пожалуйста, король был так милостив, что обратил на тебя внимание?
– Да-а…
– Он сказал, что любит тебя?
– Да, но…
– Он добивался полной взаимности с твоей стороны? Да? Ну а ты?
– Но я конечно… Честь имени… наша семья… Разве ты пережила бы? Мне было очень трудно бороться… Я сама глубоко полюбила Людовика…
Тут Луиза окончательно запуталась: она чувствовала, что все выходит вовсе не так, как, по ее мнению, было нужно. Вот она защищается, а как будто выходит так, что ее защита – обвинение…
– Слава богу, что добрые люди приняли в тебе участие и своевременно известили меня! – с отчаянием воскликнула маркиза. – Что могло бы произойти, если бы я продолжала оставаться в блаженном неведении? Ну я вижу, ты нисколько не поумнела в Париже. Ведь ты до сих пор еще не понимаешь… Нет, как это вам нравится! Она не по-ни-мает! – Маркиза в ужасе вскинула руки и посмотрела на дочь таким разгневанным взором, что Луиза еще глубже опустилась в самую бездну страха и ужаса. – Ну так выслушай теперь меня! – грозно продолжала маркиза. – Знаешь ли ты, что могло произойти, что чуть-чуть не произошло? Там, у нас, к маркизу стали придираться, и не далее, как на этих днях, ему было предложено сдать должность. Позор и разорение! А здесь королю чуть не подсунули красивую девчонку, и, если бы расчет врагов удался, он выкинул бы тебя из головы. Да как ты не понимаешь, что твоя жеманность глупа, бессмысленна и вредна! О каком позоре ты говоришь? Какое положение может быть выше положения любимой королем женщины? Что выше счастья быть любимой самим королем, да еще каким – молодым, пылким, красивым? И вот, имея возможность дать себе самой высшее счастье, а в то же время дать счастье своему государю, что является первейшим долгом всякого верноподданного, ты строишь из себя какую-то монашку. Мало того, ты могла обеспечить мне с твоим отчимом спокойную и довольную старость, своей сестре – выгодную партию, своему брату – блестящую карьеру! И всем этим ты поступаешься так себе, из пустого, глупого жеманства? Нет, Луиза, я тебя просто не понимаю! А главное – упорствуя в своей глупости, ты еще имеешь дерзость ссылаться на меня, будто это я внушила тебе такие идиотские правила! Это я-то, которая только и думает, что о семье, которая всю жизнь работала, не покладая рук ради своих детей! О!
