Диана Гэблдон - Путешественница Книга 1. Лабиринты судьбы
— Будь добр, перестань гоготать, — сказала я, опустившись на стул, предназначенный для его посетителей. — Это не идет человеку твоих лет и положения.
— Моих лет? Ого! — сказал он, пристально вглядываясь в меня сквозь очки. — Он моложе тебя? Это тебя беспокоит?
— Ни капельки, — отрезала я, благо краска с моего лица к тому времени уже почти сошла. — Но я не видела его двадцать лет. Ты единственный человек, который знаком со мной долгое время, а мне важно знать, очень ли я изменилась с тех пор, как мы познакомились?
Я продолжала смотреть на него в упор, требуя откровенности. Он снял очки, прищурился, потом снова надел их.
— Нет, — сказал он. — И не изменишься, если не растолстеешь.
— Не изменюсь?
— Не–а. Ты когда–нибудь бывала на встречах выпускников своей школы?
— Я не ходила в школу.
Его брови взметнулись вверх.
— Нет? Надо же, повезло. Ну а я ходил. И скажу тебе вот что, леди Джейн: ты встречаешь всех этих людей, которых не видел двадцать лет, и в какую–то долю секунды, когда ты смотришь на человека, которого когда–то знал, ты думаешь: «Боже мой, да он изменился!» — а потом вдруг оказывается, что он вовсе не изменился и этих двадцати лет как не бывало. Я хочу сказать…
Он яростно потер голову, подбирая нужные слова.
— Ты видишь, что они слегка поседели, обзавелись морщинами и, возможно, они уже не такие, какими были прежде, но спустя всего две минуты после первого потрясения этого уже не замечаешь. Они те же самые люди, которыми были всегда, и ты вынужден отойти немного назад, чтобы увидеть, что им больше не восемнадцать. Если же люди полнеют, — задумчиво продолжил он, — они немного меняются. Труднее увидеть, какими они были, потому что меняются лица. Но ты, — он снова, прищурившись, взглянул на меня, — ты никогда не растолстеешь, ты к этому не предрасположена.
— Пожалуй, — согласилась я, разглядывая свои сложенные на коленях руки.
Изящные запястья… Пока я еще точно не располнела! В лучах осеннего солнца кольца на моих тонких пальцах слегка поблескивали.
— Это отец Бри? — тихо спросил он.
Я вскинула голову и уставилась на него.
— Как ты вообще догадался?
Он слегка улыбнулся.
— Сколько я уже знаю Бри, а? Лет десять, не меньше. — Джо покачал головой. — У нее очень многое от тебя, леди Джейн, но я никогда не замечал в ней ничего от Фрэнка. У ее отца рыжие волосы, верно? И он здоровенный сукин сын, или все то, что я знаю о генетике, — ложь.
— Да, — ответила я, и это простое признание пробудило во мне волнение.
Пока я сама не рассказала Бри и Роджеру о Джейми, я не упоминала о нем двадцать лет, и радость неожиданно открывшейся возможности говорить о нем свободно просто пьянила.
— Да, он здоровенный и рыжеволосый, и он шотландец, — сказала я, отчего глаза Джо округлились еще больше.
— И Бри сейчас в Шотландии?
Я кивнула.
— Бри сейчас именно там, где надо.
Два часа спустя я вышла из больницы в последний раз, оставив адресованное администрации заявление об увольнении и все необходимые документы, касающиеся распоряжения моей собственностью до совершеннолетия Брианны, равно как и свидетельство о переводе всего принадлежащего мне имущества на ее имя. Выезжая с парковки я испытывала смешанные чувства: некую толику сожаления и несомненное воодушевление. Так или иначе, мой путь определился.
Глава 21
Q.E.D.
Инвернесс, 5 октября 1968 года
— Я нашел передаточный акт!
В голосе Роджера чувствовалось возбуждение. Его распирало желание поделиться со мной своими открытиями еще на вокзале Инвернесса, пока Брианна тащила к машине меня и мои чемоданы. Едва успев запихнуть нас и все мое барахло в свой крохотный «моррис» и запустить мотор, Роджер тут же принялся выкладывать новости.
— Что за акт? О передаче прав на Лаллиброх?
Я перегнулась через спинку сиденья между ним и Брианной, чтобы слышать его в шуме мотора.
— Да, этот Джейми — ваш Джейми — перевел свою собственность на имя племянника, Джейми–младшего.
— Документ в пасторском доме, — вставила Брианна, поворачиваясь ко мне. — Мы побоялись привезти это с собой; Роджеру пришлось чуть ли не кровью расписываться, чтобы ему выдали документ из хранилища на дом.
Ее светлая кожа порозовела от возбуждения и дневной прохлады, в рыжих волосах поблескивали дождевые капли. Для меня всегда было потрясением видеть ее снова после разлуки — матери всегда считают своих детей красивыми, но Бри действительно была красавицей.
Я улыбнулась ей, сияя от любви, смешанной с паникой. Неужели я действительно думала о том, чтобы оставить ее? Ошибочно приписав мою улыбку радости в связи с полученными новостями, она продолжила, возбужденно вцепившись в спинку сиденья:
— Но тебе никогда не догадаться, что еще мы нашли!
— Ты нашла, — уточнил Роджер, сжав ее колено рукой.
Она бросила на него быстрый взгляд, и в нем было столько интимности и взаимопонимания, что в моем сердце зазвонили колокольчики материнской тревоги. Значит, вот оно уже как? Мне показалось, что тень Фрэнка обвиняюще смотрит через мое плечо. Что ж, по крайней мере, Роджер не чернокожий. Я прокашлялась и сказала:
— Правда? И что же это?
Они переглянулись, широко улыбаясь друг другу.
— Подожди, мама, и сама увидишь, — сказала Бри с поразительным самодовольством.
— Видишь? — спросила она двадцать минут спустя, когда я склонилась над столом в кабинете пасторского дома.
На обшарпанной столешнице письменного стола покойного преподобного Уэйкфилда лежала связка пожелтевших, покрывшихся по краям бурыми пятнами бумаг. Они были бережно уложены в защитные пластиковые папки, но очевидно, что когда–то ими пользовались не слишком аккуратно: края были обтрепаны, один листок грубо разорван наполовину, и на всех имелись заметки и уточнения, нацарапанные на полях и вкрапленные в текст. Понятно, что это был черновой набросок — только чего?
— Это текст статьи, — пояснил Роджер, роясь в огромных томах, сваленных на диване. — Она была опубликована в журнале «Форрестер», выпущенном в Эдинбурге в тысяча семьсот шестьдесят пятом году печатником по имени Александр Малкольм.
Я судорожно вздохнула, английская блузка вдруг сделалась слишком тесной под мышками. Тысяча семьсот шестьдесят пятый год — это почти через двадцать лет после того, как я рассталась с Джейми.
Я уставилась на побуревшие от времени, испещренные каракулями бумаги. Судя по почерку, писавший был не слишком в ладах с пером и письмо давалось ему нелегко. Можно было подумать, что этот текст написал левша, которому почему–то пришлось взять перо в правую руку.
