Гюи Шантеплёр - Невеста „1-го Апреля“
— М-ль Жемье мне не писала, м-ль Жемье меня не звала, — продолжала она с лихорадочною живостью. Я уехала, я готова вам в этом сознаться, потому что Клод Бетюн мне рассказал, — о! чтобы меня поддразнить, шутя, не зная, какое он мне причиняет горе — эту нелепую историю нашей помолвки, эту историю, которой я не знала, которую от меня скрыли… да, вот почему я уехала, и, затем, также из-за этой ужасной женщины…
— Какой ужасной женщины? — спросил сбитый с толку Даран.
— Из-за этой графини, вы хорошо знаете, я уверена… этой ужасной графини Вронской!
— Графиня Вронская? — повторил Даран, все менее и менее понимавший в чем дело. Но — уже целые годы Мишель ее не видал.
— Годы! Ах! однако, вы прекрасно осведомлены, я вас поздравляю! — воскликнула пылко мисс Северн. Он ее встретил в Трувилле этой весной и затем он провел целое воскресенье с ней в Барбизоне. Она написала Мишелю, она… О! Боже мой, как бы я хотела ее убить!
— Послушайте, барышня, — возразил Даран, призывая на помощь все свое красноречие и всю свою рассудительность, — мне кажется, что в своем возбуждении вы немного смешиваете события; не попробовать ли нам расположить их более правильно? Я дольше вашего жил и имел часто возможность убедиться, что большая часть ссор происходит от того, что упустили случай откровенно и спокойно объясниться. Да, я вас уверяю, 90 раз из 100 замечаешь, после того, как измучаешь себя, что достаточно было безделицы; одного слова, чтобы понять друг друга; именно этого слово и избегают говорить.
Мисс Северн покачала головой с видом сомнения и уныния.
— Не сердитесь на меня, — продолжал Даран, — я самый старый и, осмелюсь почти утверждать, самый преданный из друзей Мишеля; благодаря этому званию, я чувствую себя вашим почтительным другом. Вот почему я считаю себя вправе говорить с вами с такой откровенностью.
— Я на вас никоим образом не сержусь, — пробормотала молодая девушка.
— Благодарю. Теперь я тотчас же вам докажу, насколько часто то, что имеет вид полной вероятности, бывает обманчивым? Вы мне заявляете, что графиня Вронская была в Барбизоне и что ваш жених провел с ней весь день в воскресенье. Я не знал, сознаюсь в этом, что графиня Вронская писала Мишелю, но что я достоверно знаю, это то, что Мишель не ездил в воскресенье в Барбизон. Он писал в Барбизон, как мне казалось, по какому-то делу, чтобы сообщать, что задержан в Ривайере, и у меня тем более веские основания это утверждать, что мой слуга ходил относить письмо на вокзал, а Тремор провел все воскресенье, весь день, барышня, с 10 часов до 6, (он обедал, кажется, в Кастельфлоре) у меня, со мной… По крайней мере, в этом я вам даю мое слово честного человека.
— Ах! милый господин Даран.
Она сложила руки, лицо ее сияло.
— Вы видите, барышня, — заключил, улыбаясь, изобретатель эликсира Мюскогюльж, — было бы несколько поспешно убивать графиню Вронскую.
Но уже потухал прекрасный блеск, только что освещавший голубые глаза Сюзанны.
— А история Клода! — сказала она. — Вы должны ее знать, так как Мишель не имеет от вас тайн.
Даран согласился.
— Из-за этого я и уехала. О! Подумать только, что эта нелепая выходка была причиной нашей помолвки, подумать, что из-за шутки, глупости, Мишель счел себя вынужденным на мне жениться. Подумать, в особенности, что это я ему навязалась, что я написала ему о своем согласии быть его женой, тогда как он совсем не хотел на мне жениться. Думать, что он… что он меня не любил, что, может быть, я ему не нравилась. Кто знает? О! это ужасно, невыносимо… Третьего дня, знаете, когда я все узнала, я хотела умереть.
— Большое счастье, что ваше безрассудное желание не было услышано какой-нибудь злой колдуньей, барышня, — заметил Даран, который упивался открывавшейся истиной и повторял себе внутренне, что ничто так не полезно для раскрытия правды, как расспросы. — Немного странные обстоятельства, сопровождавшие — скажем даже вызвавшие — помолвку Мишеля, мне действительно известны. Он вам их расскажет подробно. Я солгу, если скажу, что ваш жених был очарован первоапрельской выходкой Клода. Нет, прежде всего, и по справедливости, поведение этого неблагоразумного молодого человека его вывело из себя. Он даже безусловно решил дать вам знать, насколько возможно учтивее и через посредство г-жи Бетюн, что он и не думает о женитьбе.
— Но тогда?
— …С этим по крайней мере намерением он отправился в Прекруа; что произошло тогда между вами и им, милая барышня? Я этого не знаю. Но в то время, когда Мишель вас еще не любил, он был очень утомлен своей бродячей жизнью, очень утомлен одиночеством. Допуская даже, что обстоятельства могли подтолкнуть немного застенчивую волю, верьте, что Мишель совершенно по собственному желанию подтвердил предложение этого маленького бездельника Клода… И к тому же, барышня, какое вам дело до прошлого, раз Мишель, испытывавший в тот момент к маленькой кузине, которую раз или два видел мельком, только чувство дружеской симпатии, любит теперь искренно, пылко, от всего сердца, невесту, которую он знает, которой он восхищается, которой готов отдать свою жизнь?
— Он вам это сказал? — воскликнула Сюзанна, как третьего дня Тремор.
— Да, барышня, — подтвердил Даран, — он мне это сказал… Он мне это сказал третьего дня в башне Сен-Сильвер, предаваясь так же, как и вы, самым неправдоподобным и самым несправедливым предположениям… Он мне это говорил, наслаждаясь муками своего сердца, горя желанием бежать к вам и насильно лишая себя этой радости, он это излил в потоке безумных слов… и если бы он мне этого не сказал, я узнал бы это, глядя на его лицо, когда Колетта объявила ему о вашем от езде. Он вас обожает, и одно только меня удивляет, что вы не догадались об этом.
Сюзанна сильно покраснела; счастливый блеск появился у нее в глазах, не освещая однако еще всего ее лица.
— О! — пробормотала она, — бывают дни, когда как будто догадываешься, а затем другие…
И даже в этот час она не смела совсем поверить.
— Если он меня любит, — продолжала она, пробуй принять строгий вид, — как мог он прожить два дня, не зная ничего обо мне. Зачем не пришел он, несмотря ни на что, почему, не имея от меня письма, не написал он по крайней мере мне, почему, почему?
— Почему, милая барышня? — сказал Даран более серьезно. — Может быть не мне следовало бы вам это сказать, однако нужно, чтобы вы это знали; потому, что Столичный Учетный банк обанкротился, потому, что Мишель окажется скоро разоренным, разоренным настолько, что он принужден просить в провинции какое-нибудь ничтожное место архивариуса или библиотекаря и что в этих условиях он хочет вернуть вам ваше слово!.. вот почему!
